Пока течет река

– Мне нужно проверить, как там мистер Донт, – сказала она и тихонько покинула комнату.

История паромщика

Генри Донт спал, просыпался и засыпал снова. И при каждом новом пробуждении он чуть быстрее прежнего вспоминал, кто он такой и где находится. Для сравнения тут не годилось даже страшнейшее похмелье в его жизни, но из всего им когда-либо испытанного то состояние было самым похожим. Видеть он по-прежнему не мог из-за распухших век, которые плотно примыкали друг к другу и давили на глазные яблоки.

До пятилетнего возраста Генри Донт постоянно плакал по ночам. Его мама, раз за разом просыпавшаяся из-за безутешных рыданий сына, долгое время ошибочно считала причиной этого обычную боязнь темноты. «Я ничего не вижу», – всхлипывая, твердил он, пока до нее наконец не дошло. «Само собой, ты ничего не можешь видеть, потому что сейчас ночь, – объясняла она. – Ночь предназначена для сна». Но убедить его не удавалось. Его отец сокрушенно вздыхал: «Мальчик был рожден с открытыми глазами и с тех пор не закрывал их никогда». И все же именно отец нашел решение проблемы. «Попробуй следить за узорами внутри твоих век, – посоветовал он. – Красивые такие, плывущие узоры, и все разных цветов». Генри осторожно, опасаясь подвоха, опустил веки – и обомлел.

Впоследствии он научился, закрыв глаза, извлекать из памяти разные видения так же легко, как если бы наблюдал их в реальности при дневном свете. Даже еще легче. А через несколько лет нафантазировал себе Дев Судьбы, которые стали его главным развлечением в ночные часы. Эти русалки возникали из бурлящих подземных вод, и округлые изгибы их тел сливались с волнами – или с их длинными волнистыми локонами, – а может (если ты был подростком четырнадцати лет), и не сливались ни с чем, а были самыми натуральными изгибами их самых натуральных грудей. Один образ являлся ему среди ночи особенно часто. Полуженщина-полурека с густыми струящимися волосами откровенно с ним заигрывала, и ее ласки влияли на него так же, как могла бы повлиять настоящая женщина, окажись она рядом. Генри сжимал рукой собственную плоть, твердую, как весло. И всего нескольких гребков этим веслом ему хватало, чтобы влиться в поток, сделаться частью потока, раствориться в блаженстве…

Думая об этом сейчас и вспоминая тех Дев Судьбы, он попробовал угадать, как выглядит Рита Сандей. Он чувствовал ее присутствие в комнате. У изножья кровати со стороны окна вполоборота к нему стояло кресло. Генри давно уже определил это на слух. И сейчас Рита находилась в этом кресле, молчаливая и неподвижная, – должно быть, считала его спящим. Он попытался создать в голове ее образ. Он помнил ее жесткую хватку, когда она отводила его руки от лица. Стало быть, силы ей не занимать. И роста она немаленького – когда она разговаривала стоя, голос доносился с довольно высокой точки над ним. Ее твердая поступь и уверенные движения указывали на то, что она уже не очень молода, но и никак не стара. Блондинка или брюнетка? Красавица или дурнушка? Скорее всего, дурнушка, решил он. Иначе она была бы замужем, а будь она замужем, не проводила бы столько времени наедине с незнакомым мужчиной, пусть даже больным. Возможно, она читала книгу, сидя в своем кресле. Или размышляла. О чем она могла сейчас думать? По всей вероятности, об этой странной истории с девочкой. Он бы тоже поразмыслил на эту тему, если бы знал, с чего начать.

– Что вы скажете обо всем этом? – спросила она.

– Как вы догадались, что я не сплю? – откликнулся он после паузы, вызванной подозрением, что эта женщина может читать его мысли.

– По изменившемуся ритму дыхания. Расскажите, что случилось прошлой ночью. Начиная с несчастного случая.

Так что же тогда случилось?

Хорошо плыть по реке в одиночку. Возникает чувство свободы. Ты находишься ни в одном, ни в другом месте, а в движении между ними. Ты независим, ты сам по себе. Донт вспомнил это приятное ощущение, когда тело вступает в контакт с водой и воздухом, то действуя с ними заодно, то им противясь; когда ты удерживаешь неустойчивое равновесие в утлой посудине, а река бросает тебе вызов, и твои мышцы на него откликаются. Так было и вчера. Он забыл думать о себе. Его глаза видели только реку, разум был поглощен предугадыванием ее капризов, а руки уподобились послушным механизмам, откликающимся на любую внезапную перемену. То были минуты триумфа, когда его тело, лодка и река сошлись в прихотливом танце задержек и ускорений, напряженных усилий и расслабленных пауз, сопротивления и содействия… Он приблизился к совершенству, но всякое совершенство – вещь очень зыбкая.