— Неожиданных поворотов в деле. У нас десять месяцев не было ни одной зацепки по довильскому ограблению. — Дед выехал на длинную торговую улицу, которая по прямой пересекала деревню из конца в конец.
Марианна вздохнула:
— Так зачем же ты туда поперся?
— Интуиция. Пытаюсь выстроить что-то вроде матрицы, которая бы все объяснила. Улица Грызунов, юность в Потиньи, пустые графы в их резюме, криминальные досье плюс откровения Малона Мулена, история с ракетой, плюшевый зверек, оказавшийся агути…
— Ты мне надоел, Дед! Тебе известно, какой у нас тут цирк? Слушаем по кругу рассказ плешивой игрушки и пытаемся рисовать иллюстрации к волшебным сказкам на карте сокровищ… Короче, ты бы мне очень пригодился здесь, а не в Потиньи! Ты лучше всех знаешь Манеглиз, а теперь по твоей милости Ж. Б. застрянет в чужой детской с кучей рисунков, вместо того чтобы забрать из школы своих собственных малышей и поцеловать жену.
Лейтенант заметил в конце улицы здание школы. Из парикмахерской напротив выходила молодая красотка в мини на высоченных каблуках. Блондинка — возможно, свежеиспеченная.
Он рассмеялся, вспомнив последние слова майора Огресс.
— Я что-то пропустила, Дед?
— Прости, не в этом дело. Наш Ж. Б. и впрямь образцовый отец, но… В общем, когда он смывается из комиссариата в четыре часа, то уж точно не для того, чтобы встретить своих крошек после уроков…
— Не поняла…
Марианна вскочила и чуть не долбанулась макушкой о мансардную стену.
— Ж. Б. встречается не с детьми, а с мамашами, — уточнил Дед, — если ты понимаешь, о чем я. Дамские сумочки нравятся ему больше ранцев.
— Что ты несешь?
— До чего же ты непонятливая! С пяти до семи наш Ж. Б. берет уроки — частные, у красивых и покладистых учительниц… не школьных. Я сам только вчера узнал и чуть в осадок не выпал, клянусь тебе! Весь комиссариат в курсе… кроме нас с тобой.
Марианна бессильно привалилась к стене, на которой висела доска, не заметив, что стерла написанные мелом слова. Остались вопросительные знаки и несколько букв.
Она смотрела на лейтенанта Лешевалье, полулежавшего на кровати среди детских рисунков. С головой ушел в расследование.
Профессионал.
Но изучает он не заметки Василе Драгонмана и не рисунки Малона, а дело о довильском ограблении, перестрелке на улице де ла Мер, около набережной Планш.
Идеальный мужчина? Последняя фантазия?
— Ладно, Дед, перезвони, как только что-нибудь нароешь, — спокойным голосом произнесла она, повернулась к Лешевалье и скомандовала: — Закрой чертову папку, мы только что не наизусть выучили эти документы! У тебя сын и дочь, ты разбираешься в детском творчестве, так берись за дело! Василе Драгонман додумался, что-то нашел. Неужели мы глупее?
Ж. Б. удивился неожиданной смене тона — как ребенок, не понимающий, почему мать вдруг так разозлилась, — и собрался было возразить, но не успел. В коридоре раздался крик.
— Майор Огресс, это Бурден, у нас есть свидетель! Де-вот Дюмонтель, живет напротив Муленов.
Марианна вышла на лестничную площадку. Бурден тяжело отдувался, помахивая какой-то бумажкой, — вылитое дерево в декабре с последним листком на конце ветки.
— Я показал ей фотографию. Старушка утверждает, что Аманда и Малон сели в большую черную машину, которую она никогда раньше не видела. Марку мадам Дюмонтель не опознала, но мы это выясним. Он присоединился к ним через несколько секунд. Мать и сын выглядели очень напуганными. Потом она предложила мне кофе, но я…
— Кто он, говори толком! Кто к ним присоединился?
Бурден снова помахал фотографией, как будто Марианна могла на таком расстоянии узнать изображенного на ней человека.
— Зерда! — крикнул он. — Алексис Зерда!
Майор Огресс ухватилась за перила. Труп Мулена с пулей между глаз уже везут в пластиковом мешке в морг. Она вспомнила убийства, в которых подозревали Зерду, двух погибших во время налета на отделение Национального Парижского банка в Ферте-Бернар и еще двух при нападении на фургон магазина «Перекресток» в Эрувилле.
Со вчерашнего дня жертв на его счету стало на две больше.
Василе Драгонман. Димитри Мулен.