Пока ты со мной

— Ну, допустим, ты была права, — снисходительно признала Дженни. — Но репетицию пропустить я не могу. Я позвонила учителю музыки, он сказал, что они меня ждут. И потом, завтра мне ведь все равно идти в школу.

Лицо девочки приняло упрямое выражение, так хорошо знакомое Карен. Делать нечего — придется поделиться своими страхами.

— Понимаешь, если ты пойдешь туда, все будут пялиться на тебя, шушукаться.

— Я знаю. Но папа велел держать голову высоко и не обращать внимания на то, что говорят другие…

— Если бы не твой папа, — оборвала ее Карен, — нам вообще нечего было бы стыдиться. Мы не превратились бы в мишень для сплетен.

— А я не стыжусь своего папы, — вызывающе объявила Дженни.

— Браво, — саркастически откликнулась Карен. — Я за тебя просто счастлива.

Дженни встала, громко поставила пустую тарелку в раковину:

— А ты просто трусишь и сваливаешь все на него! Я не собираюсь прятаться в четырех стенах, а люди пусть болтают, что хотят. Неизвестно, сколько времени это будет продолжаться — придется привыкнуть. Я думала об этом целый день и решила: я их не боюсь, а ты как хочешь. Так отвезешь ты меня в школу или нет?

Карен ощутила прилив смертельной усталости. Ей хотелось повернуться и уйти, но в то же время позиция, занятая дочерью, ее поразила. Карен думала, что девочка будет в отчаянии, что эмоциональные потрясения последних дней сломят ее. Однако неожиданно выяснилось, что Дженни обладает куда большим запасом прочности, чем сама Карен. В сущности, девочка абсолютно права — Карен действительно трусила. Она чувствовала, что внутри нее поселился страх, и не было смысла притворяться, что речь здесь идет о чем-то ином. Если уж ребенок не боится трудностей, то как же отступать матери?

— Ладно, если это для тебя так важно…

— Еще бы! Мы несколько месяцев репетировали. Я обязательно хочу участвовать в концерте.

Карен со вздохом отодвинула тарелку.

— Хорошо, я тебя отвезу.

У нее едва хватило сил, чтобы причесаться и кое-как подкраситься. В кои-то веки Дженни собралась быстрее, чем мать.

Когда Карен спустилась по лестнице вниз, девочка уже нетерпеливо топталась в прихожей. Карен взяла со столика ключи от машины.

— Поехали.

Всю дорогу до школы Карен нервно поглядывала в зеркало заднего вида, видя, что за ними все время следует полицейский автомобиль. Ощущение было препакостное, словно она какая-нибудь преступница.

На стоянке Дженни спросила:

— Хочешь, я позвоню, когда закончится репетиция?

Обычно во время репетиции Карен ждала в зале. Во-первых, ездить туда-сюда было утомительно, а во-вторых, наблюдать за поющими детьми доставляло ей удовольствие. Многие родители поступали так же — кто читал, кто вязал. Многие места в просторном зале были заняты. Время летело быстро под звуки детских голосов. Сегодня Карен предпочла бы не появляться в школе, но стало стыдно перед дочерью за малодушие.

— Нет, я подожду тебя, — сказала Карен.

В вестибюле школы горело дневное освещение, отчего лица людей приобретали болезненно-бледный оттенок. Под высокими потолками гулко отдавался звук шагов. Какой-то мальчишка, опередивший их у входа в зал, обернулся и ошарашенно уставился на Дженни. Полицейский из службы наружного наблюдения — его звали Тед Экерман — топтался здесь же, неподалеку.

— Привет, Дейв, — громко сказала Дженни, обращаясь к мальчишке.

— Привет, Дженни, — откликнулся тот и пропустил Дженни и ее мать вперед, пожирая их взглядом. Место у открытой двери тут же занял массивный полицейский.

Школьники собрались на сцене — кто-то тро гал клавиши рояля, остальные болтали и хихикали.

— Я сяду вон там, — шепотом сказала Карен, показывая на один из задних рядов.

Дженни кивнула и одна, на виду у всех, зашагала по длинному проходу к сцене.

Остальные участники хора замолчали и во все глаза смотрели на Дженни. От этого зрелища у Карен разрывалось сердце: плечи ее дочери были напряжены, на лице застыла улыбка. Дженни громко поздоровалась, несколько человек ей ответили, и голоса снова слились в нестройный гул.

Другие родители, расположившиеся в зале, стали оглядываться на Карен. Сзади в дверях по-прежнему торчал Тед Экерман. Карен едва удержалась, чтобы не крикнуть: «Перестаньте на меня пялиться! Что во мне такого интересного?» Но вести себя подобным образом в присутствии дочери было бы непозволительно. Поэтому Карен лишь вжалась в спинку кресла, стараясь ни с кем не встретиться глазами.

На сцену, помахивая листками с нотами, вошел учитель музыки.

— Всем занять места!

Зашуршали несколько десятков кроссовок и ботинок. Школьники заняли свои места на деревянных скамьях, выстроившись по росту. Карен заставила себя сесть поудобнее, любопытствующие один за другим перенесли свое внимание на сцену.

Учитель подал знак аккомпаниатору, и чистые детские голоса начали распевать гамму.