Пока ты со мной

— Да, я очень обиделась, — честно призналась Карен. — Я подумала, что ты просто не захотела прийти.

— Вовсе нет. Но в тот момент Пегги нуждалась во мне больше, чем ты.

Карен почувствовала, что у нее дрожат губы, но все же улыбнулась.

— Я думаю, ты поступила правильно.

— И еще… конечно, я не должна была отдавать твой подарок Линде. Но, во-первых, я жутко на тебя разозлилась за то, что ты так на меня набросилась. А потом, мне хотелось сделать что-нибудь доброе. Знаешь, в последнее время, после того как ты потеряла ребенка, ты совсем перестала обращать на меня внимание. Мне казалось, что ты меня больше не любишь.

— Дженни, милая, я такого и в мыслях не держала. Ты для меня самый важный человек на всем белом свете.

Дженни выглядела смущенной, но довольной.

— Даже хорошо, что ты отдала этот подарок Линде. Ведь вы провели так мало времени вместе. Можешь мне не верить, но я и в самом деле очень жалею, что все так вышло.

— Я тебе верю.

— За эти дни тебе пришлось многое перенести. Я восхищаюсь тем, как ты держишься.

Дженни подергала цепочку, висевшую у нее на шее, и Карен впервые заметила, что дочь действительно стала носить под рубашкой серебряный медальон.

— Знаешь, мама, когда мы с ней разговаривали, она мне сказала очень странную вещь.

— Какую вещь? — моментально насторожилась Карен.

— Сначала я подумала, что она говорит про собственных родителей, а теперь мне кажется, что она хотела предупредить меня про папу…

— Что именно она сказала?

— Да ничего особенного. Она сказала, что иногда родители не говорят своим детям всю правду, потому что боятся, что эта правда причинит им боль, а в результате оказывается, что детям от этой скрытности только хуже.

— Это правда, — прошептала Карен.

Она вновь увидела перед собой искаженное мукой лицо Грега, когда он признавался в супружеской измене, в своем отцовстве. Острая боль вновь пронзила ее сердце.

— Но знаешь, — продолжила Дженни, — она ошибалась. Во всяком случае, в том, что касается меня. Сначала я не знала, как ко всему этому отнестись. Я разозлилась, обиделась. Зато теперь, когда я думаю, что папа — мой родной отец, у меня на душе делается хорошо. Я знаю, что он во что бы то ни стало хотел меня оставить у себя. Значит, он по-настоящему меня любит.

Несмотря на горечь, Карен была рада, что Дженни так к этому относится. Пусть будет хоть один положительный итог всего этого кошмара. Однако нельзя было делать из Грега героя, и поэтому она напомнила дочери:

— Он все время врал.

— Я знаю, — упрямо возразила Дженни, — но лишь из-за того, что иначе ему не удалось бы меня оставить.

«А как же я? — хотелось закричать Карен. — Меня-то он предал!» Но говорить этого дочери она не стала. Если бы Грег не совершил этого предательства, в ее жизни не появилась бы Дженни, ее доченька, смысл ее жизни.

— Для меня все это не так просто, — вслух сказала Карен.

— Я знаю.

— В жизни должен быть человек, которому ты доверяешь полностью…

Голос Карен дрогнул, она вспомнила лицо Грега в пустом классе, освещенном луной, вновь услышала его молящий голос.

— А я ему доверяю полностью, — сказала Дженни.

Карен стиснула ее руку и заставила себя думать о самых неотложных вещах. Главный вопрос звучал так: верит ли она, что Грег мог убить Линду Эмери?

— Куда ты смотришь, мама?

Карен встала, подошла к столику, остановилась перед зеркалом, к которому была прикреплена фотография Линды с кошкой. Лицо, так похожее на лицо Дженни, смотрело на нее с грустной улыбкой.

— Да вот, смотрю на снимок.

Дженни заерзала и с вызовом сказала:

— По-моему, отличная фотография.

У Карен пересохло во рту.

— Да, хорошая. Знаешь что, давай-ка я отнесу ее в фотоателье и попрошу, чтобы для нее сделали рамку.

Лицо Дженни просияло от удовольствия и облегчения.

— Это было бы просто здорово!

Карен сняла фотографию с зеркала, думая: ложь, снова ложь. Но нельзя было рассказывать Дженни о встрече с Грегом и о его просьбе. Все-таки она еще совсем ребенок, может кому-нибудь проболтаться. Все так и происходит, думала Карен: от одной лжи к другой. Она держала фотографию в руке и с удивлением чувствовала, как много весит этот почти невесомый кусочек фотобумаги.

Глава 26

— Ну зачем тебе уезжать? — захныкала Валери.

— Слушай, я же оставляю тебе машину? — ответил Эдди, запихивая в сумку носки и нижнее белье.

— Не нужна мне машина! К тому же она еле ездит.

— Так почини ее.

— На какие шиши?

Эдди молча метался по темной комнате. Он потребовал, чтобы Валери задвинула шторы, и мрачная меблированная комната стала еще мрачнее.

— Нельзя просто взять и сбежать из-под следствия! — кричала Валери. — Мама потеряет свой залог.

Эдди заглянул в выдвижной ящик.

— Где моя рубашка оливкового цвета?

— Ты имеешь в виду коричневую? Понятия не имею. Наверно, в грязном.

— Черт бы тебя побрал!

— Я тебе не служанка! — вспыхнула Валери. — Сколько раз в неделю, по-твоему, я могу таскаться в прачечную, да еще дети постоянно путаются под ногами.

— Ладно, неважно, — буркнул Эдди, запихивая в сумку несколько рубашек.

— Завтра постираю, — пообещала Валери.

— Завтра она мне уже не понадобится.