Пока ты со мной

Ей навстречу выкатилась Дженни с побелевшим лицом. В руках она держала листок почтовой бумаги и какую-то пожелтевшую газетную вырезку. Увидев окровавленный палец, девочка замерла на месте:

— Что с тобой, мама?

— Со мной все в порядке, — нетерпеливо ответила Карен. — Что случилось? Почему ты так закричала?

Дженни посмотрела на мать широко раскрытыми глазами и протянула ей заметку.

— Смотри, что я нашла в копилке Линды.

Карен, нахмурившись, взяла вырезку.

— Только не запачкай кровью, — сказала Дженни. — Сейчас я тебе бинт принесу.

— Спасибо.

Карен спустилась в гостиную, села на диван. Дженни вернулась с бинтом в руках, дрожащими пальцами сняла окровавленную салфетку и быстро перевязала рану. Карен сидела неподвижно, чувствуя себя маленькой девочкой, а Дженни вела себя как взрослая.

— Ну вот и все, — сказала Дженни, сидя на корточках.

— Спасибо, милая.

Дженни заглянула матери в глаза, положила ей руку на колено.

— Мама, по-моему, я нашла нечто очень важное.

Карен поправила бинт, с любопытством взглянула на бумаги.

— Что это?

— А ты прочитай. Они лежали в копилке. Сначала — газетную вырезку. Только осторожнее, она того и гляди рассыпется. — Дженни отодвинула окровавленную салфетку. — А это я выкину. Ты пока читай.

Карен осторожно придвинула к себе заметку, а Дженни вышла из комнаты.

Статью Карен прочитала несколько раз. Итак, какой-то Рэндольф Саммерс сорок лет назад сбежал из тюрьмы где-то на Среднем Западе. Ничего особенно примечательного. Правда, странно, с чего бы вдруг школьница стала хранить в тайнике такую заметку.

Карен отложила вырезку и развернула выцветший листок почтовой бумаги. Почерк был полудетский, неоформившийся. Никакого вступления, никаких абзацев — сплошной текст.

«Не знаю, что делать. Ни единой души на всем белом свете, с кем можно было бы поделиться. Я все думаю, думаю, а ответа нет. Если я расскажу, что он со мной делает, то он расскажет про папу, и папу посадят в тюрьму и никогда не выпустят. Сначала я думала, что он все врет, но он принес эту заметку, и я увидела: на снимке действительно папа. Значит, он не врет. Нужно молчать, пускай делает со мной, что хочет. Но долго я не выдержу. Он делает со мной ужасные вещи, и еще это очень больно. Никому нельзя сказать. Я просыпаюсь каждое утро и думаю: лучше бы я умерла. Я прошу Господа, чтобы Он помог мне, но Господь не слышит меня. Я никогда не смогу выйти замуж, никогда не смогу жить нормальной жизнью, потому что он испортил меня, и теперь все мужчины будут думать, что я плохая. Я знаю, что самоубийство — смертный грех, но иногда мне кажется, что такой выход был бы лучше всего».

Карен прочитала текст еще раз, потом еще и еще. В комнату вернулась Дженни, села рядом, глядя матери в лицо. Карен покачала головой, словно признавая, что смысл записи до нее не доходит.

— Господи, — прошептала она. — Бедная девочка, бедная Линда.

Внезапно Дженни разразилась слезами, беспомощно глядя на мать. А Карен все качала головой, пытаясь осмыслить прочитанное. Она крепко сжала руку дочери и повторила:

— Бедная девочка. — На глазах у нее тоже выступили слезы.

— Мама, что все это значит? То есть я, в общем, догадываюсь, но все-таки…

Карен взглянула на дочь, совсем еще ребенка, который — большое спасибо кино и телевидению — уже имел достаточное представление о мерзкой стороне жизни.

— Твоя мама стала жертвой страшного преступления. Кто-то шантажировал ее, используя прошлое ее отца.

— Значит, ее отец был беглым преступником? Как ты думаешь, моя… ну, мать Линды об этом знала?

Карен медленно покачала головой:

— Нет, вряд ли. Скорее всего он хранил это в тайне. Как и Линда. Ее мучителя такое положение дел вполне устраивало.

— Этот человек шантажировал ее… не ради денег, да? — спросила Дженни, заранее зная ответ.

— Нет, не ради денег, — мрачно подтвердила Карен. — Бедная девочка.

— Мама, постой-ка, ты ведь не думаешь, что это делал папа?! — вскричала Дженни.

Карен была шокирована:

— Папа? Разумеется, нет. — Она еще раз перечитала записку, жалея лишь о том, что девочка не назвала своего мучителя по имени. — Грег не мог иметь к этому никакого отношения, — повторила она.

Дженни несчастным голосом предположила: