Пока ты веришь

– Ты приговариваешься к смерти на алтаре сразу же после завершения необходимых приготовлений, не дожидаясь одного из двух ежегодных дней жертвоприношений, – заключил Афис. – Пусть твоя кровь смоет грех с твоей души. И пусть тело твое страдает, как страдала сегодня наша госпожа. Я даже не стану выносить это решение на Совет. Среди нас не найдется такого, кто оправдает твой поступок.

Токен до крови прикусил костяшку указательного пальца, чтобы не закричать. Он прекрасно понимал, что решение Афиса справедливо. Более того, он сам поступил бы так же на его месте. Отец совершил преступление, осквернив святыню, а преступники в Тхорасе умирали и за гораздо меньшую вину. И тот крик, что он слышал. Тхор звала его на помощь. Его, маленького мальчика, а не кого-то из своих посвященных слуг. Вспоминая этот вопль страдания, Токен понимал, что не сможет простить отца. И уродливый, обугленный бок идола будет вечным напоминанием. Злость, страх, любовь к отцу – чувства боролись в его душе, копошились внутри подобно клубку ядовитых змей, готовых ужалить, чуть только он ослабит бдительность.

– Уведите его туда, где он будет дожидаться исполнения приговора. Дайте есть и пить – завтра пусть начинает поститься. И сообщите его жене о случившемся, а также о том, что Токен сегодня переночует у меня.

– Я сделал это для тебя, сынок, – жалобно проговорил Дасар. – Пусть ты сейчас не понимаешь этого, но я лишь хотел спасти тебя. Лучше беги отсюда, уходи туда, где она не властвует. Слышишь, Токен?

– Пошел, – один из жрецов подтолкнул его, и Дасар, оступаясь и волоча ноги, двинулся вперед по узкой тропинке.

– Афис, ты же знаешь правду, зачем ты так с ним? – вдруг надрывно крикнул он, обернувшись, и тут же получил еще один удар в спину.

Процессия скрылась в чаще, оставив Афиса и Токена в темноте. Вдали снова раздался душераздирающий смех умалишенного. Это стало последней каплей, и Токен тихонько заплакал, грязными руками размазывая слезы по щекам. К слезам тут же прибавилась икота. Босые ноги начали неметь от ночной прохлады, царапины на них щипали и саднили.

– Мой мальчик, – Афис попытался прижать Токена к себе, но тот извернулся и присел на землю, прислонившись щекой и плечом к белевшей во тьме статуе. Дерево, весь день вбиравшее в себя солнечный свет, было успокаивающе теплым. Закрыв глаза, он мысленно просил у Тхор прощения за своего отца.

– О чем отец говорил? О какой правде?

– Я не знаю, Токен, – искренне ответил верховный жрец, – он не в себе, ты же все видел. Мне очень жаль, правда. Эта работа его доконала. Я даже чувствую себя в какой-то мере повинным в его болезни. Хотя я не ставил ему сроков и не заставлял столько работать.

– Ты что-то скрываешь от меня, дядя? – прошептал Токен. – Это потому, что я еще недостаточно взрослый, чтобы понять? Не станешь же ты мне специально врать? Я уже не маленький, и если ты объяснишь…

– Я ничего не скрываю, – повторил Афис и, подняв руку, бережно погладил кончиками пальцев черную рану на деревянной плоти Тхор.

– Тогда, может, у отца такие же способности, как у меня? – не унимался Токен. – Он, должно быть, что-то видел. Как я сегодня. Я впервые увидел что-то. Не узнал или почувствовал, а именно увидел глазами.

– Ты завтра мне подробно расскажешь, хорошо? – устало вымолвил Афис. – Тебе нужно отдохнуть. Идем домой, сынок. Эти болваны не позаботились о нас и унесли с собой факел, но мы ведь не заблудимся, верно? Вон уже и первые звезды. Ничто не собьет нас с пути, Токен.

Мальчик едва заметно кивнул, еще не улавливая двойного смысла последней фразы.

***

В былые времена городская ратуша являла собой величественное округлое здание в пять этажей. Два верхних этажа башни занимала семья начальника стражи. Ниже располагались помещения для самих стражников, заступавших на дежурство, а первый этаж предназначался для задержанных. Несколько находившихся там камер в основном пустовали, так как в Тхорасе – тогда еще именовавшемся Арабатом – не существовало такой кары как лишение свободы. После короткого выяснения обстоятельств, виновного подвергали наказанию и отпускали.

Десятилетия назад, убедившись, что его власть окрепла достаточно, Ясет распустил городскую стражу под предлогом того, что грубая сила теперь не потребуется, а стражники только и делают, что опустошают городскую казну и винный погреб своего начальника. На самом деле он опасался, что его власть может быть однажды свергнута при содействии стражи.

Теперь городская ратуша почти полностью лежала в руинах, а предназначавшиеся в жертву преступники содержались взаперти в ее единственном уцелевшем помещении. Каменная винтовая лестница, усыпанная обломками стен, уводила глубоко вниз, в помещение, где раньше хранили бочки с вином. Запах пролитой когда-то на пол рубиновой жидкости въелся на века и неуловимо витал среди обычного человеческого зловония подобных мест. Свет проникал туда только через микроскопические трещины в камне, расчерчивая тьму на причудливые фигуры, рисуя на полу неведомые знаки. Единственным источником свежего воздуха была небольшая отдушина в стене.