Эби нравилось наблюдать со стороны, как Джек играет с сыном. Он строил ему смешные рожицы, делал «козу», подбрасывал к потолку, и восьмимесячный малыш заливался смехом. От этого на душе становилось радостно и спокойно, прошлое забывалось, а будущее виделось непременно счастливым.
Но иногда муж просто сидел у детской кроватки и молчал. И тогда ее сердце сжимала тревога.
— Джек, — она присела рядом и положила голову ему на плечо, — что-то случилось?
— Так, задумался.
— О чем?
— Что бы ты сделала, если бы у тебя было много денег? Например, сто тысяч?
— Купила бы слона, — тут же выдала Эби.
— Зачем? — удивился Джек.
— Хочу.
— Слона?
— Ага. Большого такого, розового.
— Слоны не розовые.
— А мы его покрасим!
Ребенок, слыша голоса родителей, попытался встать в кроватке, придерживаясь за высокие бортики. С сопением и кряхтеньем ему это удалось, но, постояв пару секунд, он плюхнулся на попу и, вместо того чтобы заплакать, засмеялся.
Джек же, только-только улыбавшийся нехитрым шуткам жены, снова сделался серьезным.
— У него ведь есть душа? — спросил, глядя на сына. — Дориан когда-то рассказывал, что ребенок берет частицы души родителей так же, как частицы их плоти. Тело без души тоже может родить дитя, но оно будет с душевным изъяном…
Слушать дальше Эби не стала.
— Эйден, милый, — заглянула она в кроватку к сыну, — дай-ка мне это на минуточку.
Малыш послушно отдал большую погремушку, и та радостно дзынькнула, стукнув Джека по лбу.
— Чтобы не говорил глупостей! — объяснила Эби и стукнула его еще раз. — И чтобы не думал глупостей! У него есть душа, и у тебя есть душа. Все? Разобрались?
— Угу. — Джек потер лоб. — Я же просто…
Не просто.
Пять лет уже не просто.
И Эби нередко посещают странные мысли. Только некому дать ей по лбу, и она думает их долго-долго. Случается, целую ночь напролет.
Думает о Джеке.
Об их ребенке.
О прошлом и о будущем.
Но чаще все-таки о Джеке. О том, как он стал собой и что повлияло на него сильнее, гений Дориана Лленаса или память Эйдена Мерита.
Или это она, Эби, сделала его таким, когда держала за руку в ночь нового рождения? Может же быть, что это она пожелала и придумала его таким? Переделала? Изменила разум и волю? Сделала его тем, кого хотела любить и кто так же любил бы ее? Внушила ему ту нежность, что светится в его взгляде, не слабея с годами?
— Хочешь, сделаю тебе розового слона? — спросил он шепотом. — Он будет ходить и махать хоботом.
— Хочу.
Да, у нее тоже бывают странные мысли.
Но она никогда ему о них не расскажет.