Пока ты веришь

Работница из нее была никакая. Поди, постная похлебка больше стоила, чем ее труд. По-хорошему, гнать ее должны, чтобы место в камере не занимала, робу не снашивала и других арестанток не объедала… Но не гнали. А Эби потерялась в днях, считая, сколько сроку ей еще осталось…

Неизвестно на какой по счету день, а точнее, вечер, соседка по камере, та, которая чахоточная, до недавнего и словом с девушкой не перемолвившаяся, сунула Эби в руку шуршащую бумажку:

– Пожуй вот.

Внутри оказалась серая травяная пилюля.

– Пожуй, дышать легче будет, – пояснила сокамерница. – Мне помогает, и тебе поможет.

Битая Эби не верила в бескорыстную доброту, тем паче от старой больной шлюхи.

– Бери-бери. Полегчает, еще дам, – пообещала та. – Только на дармовщинку губу не раскатывай. Будешь мне утром и вечером полпайки отдавать.

На такое условие умная Эби согласилась.

Пилюля горчила, словно замешана была на касторовом масле, и этот привкус не перебивали ни чабрец, ни мята. Но дышать действительно стало легче, и Эбигейл взяла это на заметку. Выйдет отсюда – купит себе каких-нибудь снадобий, что чахоточные пьют, чтобы откашливаться получалось и мокрота не скапливалась. Только бы дядька в ее отсутствие до тайника не добрался: у нее там денег негусто, чуть больше трех рейлов отложено, но все ж ее собственные. А родственничек, за все время о ее судьбе не справившийся, вряд ли раскошелится ей на лечение.

Да и вообще Эби решила: как отойдет немного – уедет из Освина. Сначала в деревню, где когда-то с дедом жили. Осенью на фермах лишние руки не помешают, устроится. К зиме в городок какой-нибудь переберется. Комнатку снимет. Будет шитьем зарабатывать. Или куда на кухню помощницей наймется на первых порах. В прачечную – туда женщины с неохотой идут, когда выбор есть, конечно, а Эби пошла бы…

– Ну как? – спросила чахоточная.

У нее были жидкие, мышиного цвета волосы, красное пористое лицо и красные же грубые руки. Видать, потому и подумалось о прачечной.

– Хорошо, – ответила Эби, чувствуя, что ей и впрямь хорошо.

– Как же тебя угораздило так? – сочувственно покачала головой сокамерница. – С виду вроде не совсем пропащая.

– Не совсем, – согласилась девушка и улыбнулась отчего-то.

– За что ж тебя упекли? Скрала чего?

– Не-а, – Эби уже улыбалась вовсю, как блаженная. – Прт… проститутка я, вот. Только… тссс… – Она шикнула, и чахоточная подалась вперед, чтобы услышать огромный секрет. – Не простая, а очень дорогая… Я знаешь сколько за одну ночь беру?

Эбигейл сдавленно хихикнула и хотела уже огорошить сокамерницу ответом, но передумала. Махнула рукой и закрыла глаза, с удовольствием проваливаясь в мягкий, лишенный всяческих мыслей и боли сон.

Хорошие пилюли.

Утром она без сожалений отдала чахоточной, чьего имени так и не удосужилась узнать, половину пресной лепешки и луковицу, а вечером – полплошки каши в обмен на еще один травяной шарик, и еще одну ночь поспала спокойно. Но проснувшись на следующий день, почувствовала себя хуже, чем накануне. К боли в боку добавились головокружение и тошнота, и девушка призадумалась, что же это за чудесное снадобье и стоит ли ей и дальше выменивать его на еду.

Вопрос отпал сам собой: когда под вечер Эби вернулась в камеру, чахоточной там уже не было…

Кем-кем, а дураком Сидда никогда не был… Хотя получалось наоборот…

– Теряю чутье, – вздохнул он, в очередной раз просмотрев собранные агентами документы. Отчет Скопы, особенно в той части, что касалась Эбигейл Гроу. Рапорт Оливи Райз. Короткая записка из тюрьмы. И последнее – выписки из банка, которые удалось получить лишь на днях, задействовав высшее руководство, о состоянии счетов Дориана Лленаса и Эйдена Мерита.

– Вот скажи, Кентон, – допытывался шеф у адъютанта, – ты бы отдал какой-нибудь девице… э-э… десять тысяч?

– Зачем? – насторожился тот, словно Сидда уже отобрал у него жалованье, до означенной суммы определенно недотягивавшее.

– Ну, может, понравилась она тебе. Может, не только понравилась, но и… кхм…

– Десять тысяч? – переспросил Кентон. – Никак нет, шеф.

И подмигнул заговорщически:

– Если вам интересно, я знаю, где подешевле.

– Придурок! – разозлился Бейнлаф. – Пошел вон!

– Слушаюсь, шеф.

Дверь за сбежавшим молодчиком захлопнулась, и Сидда снова закопался в бумажки.

Итак, Эйден Мерит за несколько недель до своей трагической гибели снял с личного счета ровно десять тысяч рейлов.

Ровно десять тысяч рейлов обнаружено после взрыва в вещах Эбигейл Гроу.

Согласно отчетам Скопы, между этими двумя что-то было, но свечку им агент Бейнлафа не держал, так что и доподлинно знать не мог… Но Оливи позже отметила, что девица Гроу страдала и вздыхала, а после взрыва кинулась в лабораторию, вытаскивать из огня – кого? – правильно, Мерита.

И получалось… Ерунда полная получалась.

Прав Кентон: десять тысяч – многовато будет. Мягко говоря. Но у Мерита денег куры не клевали, притом что сам он был, как всем известно, не жилец… Разве тот же Кентон за кошелек держался бы, зная, что откинется скоро? А может, господин Эйден решил таким образом от старых грешков откупиться?