Пока живешь, душа, - люби!..

Михаила-младшего(при немцах служил в полиции, ездил на белом коне; был арес-

тован СМЕРШем, но освобожден по указанию из Москвы; впоследствии работал началь-

ником смены на на шахте Узловая и был убит при невыясненных обстоятельствах – похо-

же, сводили счеты).

Пуля - с фронта.

Тыл - немилость.

Жизнь – ракитовый листок.

Солнце к западу скатилось.

Белый месяц – на восток.

Тучки в небе

Хмарью строгой.

У калитки два коня:

Поджидают в путь-дорогу

31

Други-недруги меня.

Вьется Ворскла под горою.

Рожь во поле –

К ряду ряд.

О таких, как я, героях,

Тихо в полночь говорят...

Пропадешь, метель залает,

Мужики подтянут в лад:

«Ах, зачем ты,

Доля злая,

До Сибири довела».

Так веками и годами,

Выходя за ветряки,

Вложат в песню

Смысл кандальный

Про Сибирь,

Про Соловки.

Так и я.

Того же корня:

Долей, кровью, волей – в масть.

Да не вышло мне – покорно

Здесь вот

Намертво упасть.

Черны вороны полями.

Что мне, други, суждено?

За одним столом гуляли,

Пели песни про одно:

Все про дролю да про волю,

Да растреклятую вражду,

Про могилку под травою,

Коль придется на роду.

И пришлось бы...

Где ж напрасно

Льется кровушка ребят:

Кто – за белых,

Кто – за красных,

А все, землица, за тебя.

Вот и я,

Глухой порою,

Доли злой не сторонясь,

Без призыва стал героем.

Путь – железная стерня.

«Далеко ль, - спросил я, - други?»

Но друзьям не до меня.

Только свистнули подпруги.

Прокатился храп коня...

Старший молвил: «Недалечко!»

Младший в небо поглядел.

Два железных

Мне колечка

Молча на руки надел.

Боль отпустит да нахлынет.

32

Ни ответа, ни кивка.

Я все полем да полынью.

Други в седлах – по бокам.

Шел я лесом,

Шел я лугом.

Годы – речкою круги.

Где-то там остались други.

Лишь прощались – как враги.

Тучи – небом.

Травы – долом.

Ни ночлегов, ни коней,

Ни товарищей, ни дома

И дороги в память нет.

Вольный ветер.

Сам я волен.

Время сгладило межу.

Темным бродом,

Лунным полем

Путь заветный прохожу.

А за речкой, за рекою,

В милой сердцу стороне –

Полно, можно ли такое?

Сон тяжелый

Снится мне...

* * *

Перед тем,

Как душой надорвусь,

Перед смертью хотя б

Распахни мне,

Отечество,

Двери,

В Дом Свободы,

В Дом Правды,

Распахни,

Я прошу тебя, Русь!

Мне бы только взглянуть…

Тяжело умирать, не поверив.

33

Я РОЖДАЮСЬ ВОТ ЗДЕСЬ...

Циклы «Я рождаюсь вот здесь...» и «По

разломам военной земли» написаны в 1983-87

годах. Циклами они не задумывались.

Стихотворения создавались в разные годы, на

самом деле их гораздо больше. Подборки соста-

влены мной, чтобы помочь читателю

проследить жизненный и творческий путь.

По ним видно, как быстро рос поэт.

Стихотворение «Ветераны» относится к 1983

году. Оно эмоционально и искренне, но еще

достаточно традиционно, плакатно:

За надежды,

Что были до мая,

За убитых и проклятых нас

Я уже никогда не снимаю

Окровавленных

Дней ордена...

Хотя... стоп! Уже здесь есть строчка, резко нарушающая общепринятое в те годы

восприятие итогов войны: «За убитых и проклятых нас...»

Роман Виктора Астафьева «Прокляты и убиты» был опубликован в начале

девяностых годов. Но «Предвестный свет», откуда взято стихотворение «Ветераны»,

вышел в 1985. Получается, что Астафьев и Сопин, каждый в своем жанре, шли в сходном

направлении.

В 1987 году мысль углубляется, а краски сгущаются, становятся мрачнее:

Так народится гриб-гибрид,

Зачатый страхом и пороком.

И мост Истории сгорит,

Края обуглив

Двум дорогам...

Поэт будет заглядывать в Историю не только бесстрашнее и глубже, но и мудрее.

Я по крику,

По хрипу,

По шепоту

Различу своего и врага... –

пишет он о себе - подростке военного поколения. Несколькими годами позже:

На стон своих я отозвался,

Затем услышал крик чужих.

А потом - вообще:

34

... Бой отгремел.

В подлунном мире

Ни белых, ни большевиков.

Подобно Марине Цветаевой, он любит жизнь прощанием. Он и в жизни все время

чувствовал себя на краю, от лирического: «Стою над обрывом. Улыбчиво плачу о чем-

то...» - до трагического:

Здесь жаждал я воли!

И вот от немыслимой воли

Как будто у края

Разверстой завис полыньи.

И я в семейной жизни часто чувствовала возможность близкой разлуки навсегда…

Хорошо зная строчки:

Дай силу, мысль моя, заступница,

На самом смертном в жизни рубеже! (2003 год)

- я открыла изданный двадцатью годами ранее «Предвестный свет» и даже с некоторым

удивлением прочитала почти то же самое:

... Так много здесь прошло бесследно

На этой горестной земле,

На рубеже моем последнем...

Ощущение созрело уже тогда и не отпускает, но с годами становятся более вырази-

тельными поэтические средства.

И еще одна особенность, которая сопровождает практически все творчество Сопина.

Я иногда его спрашивала: «Как ты пишешь?» - «А я вижу то, что пишу. Смотрю и

описываю». Но, находясь мысленно в прошлом, он всегда знает, чем все это кончится и

дает оценку, как правило, жесткую. Нежность обрывается трагедией:

Гляну в зеркало.

Вздрогну.

И сам от себя отшатнусь...

Он почти всегда смотрит на события с двух точек зрения: из прошлого и настоящего,

иногда из будущего. Это делает стихи объемными, рождает стерео-эффект.

Интересно, что в его стихах мало столь любимого всеми пишущими обращения к

раннему детству. Это, конечно, не значит, что у маленького Миши не осталось довоенных