Читаем Пока живешь, душа, люби!.. полностью

Пока живешь, душа, люби!..

Михаил Николаевич Сопин , Татьяна Петровна Сопина

Вода, вода…Гляжу в тебя,Гляжу до головокруженья,И забываю счет годамОт сопричастности к движенью.Как будто я тебе сродни,Но до поры очеловечен.Как будто бы я сам родник,Из этой вечности возник,По ней иду,И путь мой вечен.

«Родные плачущие вербы!..»

Родные плачущие вербы!Глухое дальнее село!Я б не любил тебя, наверно,Так обреченно,Так светло,Когда б над каждымЧерным злакомНе убивался сердцем я,Когда бы сам с тобой не плакал,Отчизна светлая моя!

ЖУРАВУШКА

Конец семидесятых — пожалуй, самый тяжелый период в мирной жизни. Иллюзии о душевном равновесии на свободе рассеялись. Средства на жизнь давала работа слесарем-сантехником (кстати, Михаил был хорошим слесарем), но на одном месте подолгу не задерживался. Контакт с коллективом всегда превращался в пьянку с просаживанием и без того нищенской зарплаты. Стремился найти местечко в котельной с круглосуточными и ночными дежурствами. Впрочем, случайные «друзья» и богема быстро обнаруживали эти «уютные местечки»…

(На сайте «Стихи. Ру.» Михаила Николаевича иногда называли профессиональным поэтом. Если иметь в виду Союз писателей СССР (России) — да, он был принят в него в 60 лет. Но средств к существованию эта профессия не давала никогда. Гонорары за сборники стихов получал трижды: первый мы проели, на второй купили сыну виолончель, в третий раз деньги пропали при гайдаровской реформе.)

…Стихи не печатали, полагаю, по нескольким причинам.

Одна из них — непроходная тематика. В то время у всех на слуху был Владимир Высоцкий, люди ходили с гитарами. Миша тоже пел под семиструнную гитару (природная украинская музыкальность), но свое:

Не кипит, не бьется в берегаЧерная река судьбы зловещая.От кого мне было так завещано —За одну две жизни прошагать?Белый пар скользит по валунам,Как дыханье трудное, неровное.Памяти моей лицо бескровное —На лету замерзшая волна.И с тех пор за криками пургиСлышу, если вслушиваюсь пристально,Лай собачий и глухие выстрелы,И хрипящий шепот: «Помоги!..»

(Последние две строки он выговаривал с напором, подчеркивая каждое слово, а «Помоги!..» — глухо, с угасанием, потом — долгая пауза.)

Богема слушала, опрокидывала стаканы:

— Миша, но ведь это — тюрьма.

В Перми уже определились свои кумиры, своя поэтическая школа. Михаил писал в другой манере. Он был «не свой». К тому же, его боялись: вчерашний уголовник, непредсказуемый и непонятный.

Была и внутренняя, достаточно глубокая причина. Когда муж уехал в Вологду, я стала разбирать рукописи и поняла, что цельную книгу по требованиям того времени делать не из чего. Тюремное — нельзя. Новое… почти все требует доработки. Я сложила рукописи в бумажные мешки и перевезла в Вологду. В новой двухкомнатной «хрущевке-пенале» хранить их было негде, пришлось отнести в подвал. Однажды нашу сарайку разграбили, мешки разворотили, листы разлетелись по подвалу…

Кое-что помню наизусть. Было длинное стихотворение… полностью его не восстановить. Но вот эти строчки, смеясь, мы повторяли очень часто:

А котята: «Мяу!»А котята: «Мяса!»Кончен, кончен мясоедДля кошачьих классов.Нынче крысы ходят —Шасть, шасть, шасть!Нынче крысы в моде,Нынче крысам всласть…

Это был период дефицита. Наш трехлетний сын очень любил мясо, а его не было. Я говорила, что посажу Петю на ступеньки у обкома партии, научу кричать погромче «Мяса!», а сама спрячусь рядышком в кустах.

Еще была песня в народном стиле, мы мечтали, чтобы ее исполнила Людмила Зыкина. Песня мне очень нравилась, но мы потеряли текст. Я помнила обрывки, стала просить Мишу восстановить. Не смог… Написал другое — по-своему хорошо, но я хотела «то». Так и думали, что не найдется никогда… Вдруг в ворохе рукописей мелькнул старый листочек! И теперь можно привести первоначальный текст полностью.