Покаяние разбившегося насмерть (СИ)

"Милая Гертруда, сегодня был нелегкий день - на репетиции театра "Луна" негодник Нико вновь, ради собственного извращенного удовольствия, едва всех нас не перессорил. С его подачи мы вдруг принялись цепляться к словам друг друга, ругаясь и злясь, ненавидя весь мир. В конце концов, наш мудрый Андре гневно хлопнул в ладоши, выкрикнув: "А ну-ка все замолчали! Хватит бездарно ругаться. Послушайте лучше бессмертные строки Андре Моруа...". И он начал декламировать нам действительно чудесный отрывок из дневника писателя, но тут, в самый волнующий пассаж, мерзкий Нико вдруг зло передразнил произношение Андре: "Муси-пуси..." Здоровяк Серж молча поднялся и отвесил Нико такую оплеуху, что тот беззвучно рухнул на пол. "В следующий раз - прибью, щенок!". Эта реплика прозвучала в устах Сержа так эффектно, что мы все разом зааплодировали..."

Последний отрывок в одно мгновенье разбил весь мой стыд за чтение "личного" дневника - елки-палки, да тут вполне можно было отыскать подозреваемых в убийстве трех волхвов и Розы Брютель! Очень жаль, что этот грозный Серж укатил к дяде в деревню и мне не удалось с ним встретиться. Судя по прессе и словам Андрея, его сто раз допрашивали в полиции. А что, если допросить здоровяка в сто первый раз?..

Я стал читать дневник дальше, перелистывая страницу за страницей, но больше ничего подобного не попадалось - в остальных записях четко выдерживался прежний, нежно-розовый стиль. В конце концов, я даже ощутил легкий стыд за то, что никогда не обращал внимания на старика и относился к нему с долей высокомерия, в то время как за его скромной и неброской внешностью скрывалось горячо бившееся сердце. Да что уж тут говорить - лично я никогда ничего подобного не писал и не говорил своей зазнобе по имени Соня Дижон!

"Моя милая, моя добрая голубоглазая красавица! Вчера ты поделилась со мной своей бедой: у вас с мужем, с которым вы живете в любви и мире вот уже тридцать семь лет, никогда не было детей. Моя голубка, не печалься! Мои родители тоже плакали, что у них нет детей, а когда я родился, они, бедняги, плакали уже из-за меня - я, бессердечный, совершенно не думал о них, причиняя им боль, и понимаю это только сейчас, когда их давно нет...

Все к лучшему, моя славная Труди; быть может, твой великий и щедрый Бог не дает тебе деток, чтобы всю свою безграничную любовь ты дарила каждый день целому миру? И мне в том числе..."

Между тем час был поздний, и мои глаза немного устали за этот долгий рабочий день. Я от души зевнул и потянулся, напоследок вытряхнув фотографии из большого конверта с печально-иронической надписью рукою того же Пьеро "Я - старик...".

Небольшая стопка цветных снимков была отражением последних дней его жизни: на всех фотографиях были занятия в реабилитационном центре, по большей части - репетиции театра "Луна", групповые фотопортреты, а также несколько снимков с занятий йогой под руководством доктора Молю.

Ясное дело, каждый снимок я рассматривал с большим вниманием и интересом, быстро отметив, что главный герой большей их части - мой добрый друг Андрей Бессонов. Он весьма эффектно позировал, для каждого снимка принимая позы то мудрого, то беспечно веселого, то печального, но всегда неординарного режиссера. От души посмеявшись над всеми этими забавными снимками, я принялся разглядывать те, на которых были запечатлены репетиции пьесы "Визит трех волхвов" - впервые я мог изучить лица и гримасы участников драмы, живых и ныне покойных.