Чокаются. Теплые отсветы камина плавают в неотличимом от них по цвету благородном вискаре. Воплощение покоя и уюта.
Одри осторожно ставит свой стакан на столик:
— Я оставляю вас, мальчики. Ваш вечер воспоминаний, как я понимаю, переходит в ту фазу, когда вы начинаете ворохами вываливать на стол топ-секреты — а мне и свои-то девать некуда… Дурацкого напутствия "Всё не выпивайте!" вы от меня не дождетесь.
Ладонь Томаса накрывает сжавшие его плечо пальцы Одри:
— Я ведь знаю, что ты хочешь мне сказать.
— И что толку? Ты ведь всё равно в это — (кивок в сторону Поули) — ввяжешься…
Проводив взглядом медленно растворяющуюся в темноте Одри, Уолсингем обращается к Визитеру-из-Прошлого так, будто они продолжают давно начатый и оборванный на полуслове диалог:
— А там точно всё настолько уже плохо, что Служба готова идти ва-банк?
Они — высокие профессионалы: понимают друг дружку с одного касания и без детальных вводных.
— Да, безусловно. А что вас смущает?
— Ну вот смотри. Кит — высококлассный шпион, но по первому и главному своему призванию он всё же — поэт. Все его читатели-зрители — здесь, в Англии, а кому он нужен там, по ту сторону Канала? Мефистофелю, разве что? А Континент, между тем, ему и без того не по вкусу — это видно невооруженным глазом из его текстов, и работать там ему не нравится… Нет-нет, я вовсе не хочу сказать, что скандал этот раздули специально затем, чтоб насильно выпихнуть строптивца Кита из страны нелегалом — это паранойя. Но вот воспользоваться случаем, чтоб поставить его перед выбором: резидентура Поули или подвал Бэкона — отчего бы и нет?
— Право же, сэр, — устало вздыхает Поули, — у нас в Службах сидят люди циничные, но не до такой степени! Но с проблемой вы угадали: Кит и вправду терпеть не может Континент, во всех его проявлениях — это прёт на семь метров против ветра из любой его пьесы, какая-то уже просто классовая ненависть… А ведь это смертельно опасно для оперативника —
— Да черт бы вас всех побрал, на обоих ваших концах Стрэнда! — внезапно рявкает отставной шеф разведслужбы, стукнув донцем стакана о стол так, что толика благородного напитка выплескивается на полированную поверхность. — Вот заладили: "оперативник", "оперативник"… А он — поэт, гениальный поэт, можете вы это понять тупой своей шпионской башкой?! Первый поэт Англии, сила и слава её — других таких тут нету, и не предвидится еще лет триста!
Поули в несказанном изумлении озирает бывшего шефа, и под его взглядом тот берет себя в руки:
— Прости, Роб. Считайте, что я — в деле. У вас есть план?
— Да, сэр. Но мне не хотелось бы втягивать вас в эту историю лично, — Поули бросает выразительный взгляд туда, куда удалилась Одри. — Право же, достаточно вашего человека, того, о котором я писал.
— Ладно, ближе к делу разберемся… Джонс! — обращается он к появившемуся на звук колокольчика дворецкому. — Мистер Фрайзер уже отдохнул с дороги?
— Так точно, сэр. Он ожидает в библиотеке. Пригласить?..
— …Мистер Фрайзер, — встает навстречу вошедшему Поули. — Мне рекомендовал к вам обратиться мой добрый знакомый, Ник Скерес…
Сцена 8
Небольшая светлая комната, за окном которой видны
— Вы, наверное, хотите чаю? Или кофе?
— Спасибо, мадам! — благодарно кивает Поули. — Не откажусь.
— Так чай или кофе? — строго уточняет старушка, улыбаясь одними уголками губ.
— Ну, если вы так ставите вопрос, мэм, то — кофе.
— Я сейчас вернусь…
Поули рассеянно оглядывает опустевшую комнату; взгляд его на миг задерживается на ноже, которым старая леди вскрывала конверт: это ничуть не декоративная и видавшая виды испанская наваха.
Бегущая строка: "
…Миссис Булл откладывает прочитанное письмо как раз когда Поули с благодарностью отставляет допитую чашечку. И вдруг спрашивает:
— Ну как там наши?
— Где — там? — на секунду теряется резидент.
— Там, где к женщинам обращаются "мадам", а кофе предпочитают чаю.
— Держимся, — лаконично рапортует Поули после краткой паузы; а что тут еще ответишь?
— Знаете, я всегда за них молюсь, когда они уходят отсюда на Континент. Это для вас там они — "славные парни", а для меня —
— Таков порядок, мэм — отвечает он, просто чтоб что-то ответить.