Показания поэтов

Вальрану должно было исполниться пятьдесят лет, и мы договорились, что я расскажу о тех натюрмортах, которые он принимается писать время от времени, вот уже достаточно давно. У меня есть фотография одной из таких картин, с изображением большой рыбы: этот снимок сделан из‐за стекла витрины на улице какого-то немецкого города и так удивительно хорошо передаёт странность, присутствующую в натюрмортах Вальрана, что существует желание сравнить эту странность с другими загадками, из которых состоит день, проведённый на улице без особого дела, в поисках ответа на вопросы, возникшие ночью за книгой или от некоторой музыки. Это не совсем обычные вопросы, и если я их вспоминаю, думая о картинах, а не о разговорах с умными людьми или книгами, то это потому, что они заключаются в странностях, не дающих ответов, а заставляющих человека, скорее, искать то, чего ему про себя спрашивать. Когда я думаю о такого рода картинах, я представляю себе либо работы французского художника Бальтуса и его брата, писателя и тоже художника, Пьера Клоссовского, либо натюрморты Вальрана, с которым я знаком достаточно хорошо, чтобы мои рассуждения о его живописи не были, что называется, заметками с выставки.

Сравнивая натюрморты Вальрана с работами двух таких совершенно отличающихся от него художников, как Клоссовский и Бальтус, я пробую показать в этом живописце человека, в мастерской которого книги и звукозаписи занимают не меньшее место, чем мольберт, кисти и краски, а работа отражает задумчивость и не передаёт ничего слишком внешнего. Выбор вещей для натюрмортов невелик и достаточно прост, чтобы создать символическую атмосферу, не слишком отвлекая внимание символами от предметов: череп, бутылки, рыба и т. д. Эти вещи бывают разложены на зелёном столе, который, как известно, предназначается для работы ума, то есть для работы с бумагами или для игры в карты. Фоном часто служит небесная муть, тонкие переливы которой можно изображать или разглядывать долго и тем более вдумчиво, что к этому обязывает не столько живописный вид, сколько потребность заглянуть в самого себя. Ощущение странности, о котором я тут уже говорил, создаёт рисунок этих работ. Слегка неуклюжее расположение вещей на полотне и скрупулёзная живопись показывают в каждом из натюрмортов не изделие для салона, а предмет долгих умственных занятий: для того, чтобы задавать своей работой вопросы, художнику иногда нужно лишить свою руку уверенности. Ведь яркая и уверенная работа – работа, как правило, мимолётная и не слишком глубокая.

Натюрморты Вальрана пользуются, пожалуй, особой любовью зрителей, которые знакомы с его работами. Причина, я полагаю, в том, что каждый из этих натюрмортов вызывает у них какой-то совсем личный отклик, который, в отличие от обычного удовольствия от произведения живописи, хочется оставить про себя и только себе.

<Лето 1999

>

Сергей блюз

Время от времени – скоро уже пять лет с тех пор, как не стало Сергея Хренова, – я пробую рассказывать о нём своим новым приятелям или читателям и снова принимаюсь ходить по Невскому проспекту между площадью Восстания и улицей Рубинштейна. Я захожу в разные магазины, а иногда присаживаюсь выпить кофе, но не могу найти ни одного места, где мы встречались ещё совсем недавно. На самом деле я хочу рассказать о литературе, которая нас познакомила и заставляла находить в этих местах маленькие уголки нашей утопической жизни. Вот почему, хотя никому не жаль нашего прошлого, сердце всякий раз ёкает, когда начинаешь рассказывать: «Это было…»

(1)

Я могу, например, вспомнить, как мы встречались во время путча в августе девяносто первого, в кафетерии «ЧК» на Невском у площади Восстания. Тогда в городе был необыкновенный расцвет таких демократических заведений, баров и кафетериев. Их очень точно определяло старинное американское словечко speakeasy; там легко говорилось и туда словно впитывались все соки тогдашнего энтузиазма, выросшего из никчёмности прежней советской жизни, которую один наш приятель выразил формулой: «весь день сиеста, под вечер фиеста, с утра – фиаско». В общем-то, даже дни путча выглядели в Ленинграде небывалым народным гулянием на воздухе, раскалённом добела.