Показания Шерон Стоун

– А вот это не твоего ума дела! Сысоев сказал, что федеральные ребята сами это дело ведут. Реально ведут. А мы тут просто устраиваем ей игру в следствие, понимаешь? Чтобы ей было приятно. Чтобы романчик она свой писала, романчик писала!

– А мочит кто?

– Да замолчи ты, дурак! – зловеще шипит Кузнецов. – Сглазить хочешь? Главное – мочат. И как ловко мочат! И чем больше они женихаются, тем вернее их мочат… Вот тебе и дорога в Кремль! Трупами усыпана дороженька!

Снова крестится, оглянувшись на портрет Президента.

Вдруг его осеняет:

– Слышь, Кундеев… А если она сама их мочит, эта… Шерон Стоун…

– Значит, крышуют ее. Кто надо.

– Точно, контора! Ну, пацаны, ну, ловко придумали, а! А девка умняга какая! Тре-гу-бо-ва! Недаром писательница!

– И ловко же ее пипиской прикрылись, а?

– А я чего говорю? Государственного значения у нас ЖПО, политического масштаба!

Ну что ж, пришло время изложить последний более или менее стройный ряд мыслей Чепеля перед чудесным превращением. Последний – ибо далее все обрывочно, туманно, считай как во сне…

Чепель думал: «Кажется, мы стали получать удовлетворение от взаимных грязных ругательств, унижающих друг друга. В какой-то момент я твердо понял, что передо мной просто сучка, а я – победитель-самец. Я овладел ею еще раз, теперь уже силой, – причем в заднее отверстие Кажется, она этого не хотела. Жалобно скулила. Но мне было все равно – так хотел я».

Чепель на руках приподнялся над Трегубовой, лежащей на животе. Садится у стенки, прислонившись спиной.

Трегубова села и наставила пистолет.

– Ну что зверек? Ты можешь остаться жить. Хочешь?

Вряд ли Чепель мог поверить, что она стрельнет. Как же так – живого человека да хлоп…

Чепель отвечает насмешливо:

– Сучка, не попади в яйца! Наверно это больно. Твоя вонючая дыра не настолько хороша, чтобы так мучились мои яйца, слышишь?

– Пусть, зато я ценю твое мужество, ты настоящий козел!

Выстрел.

Чепель ничего не увидел, кроме вспышки огня. Потом вспышка боли. Кстати, был еще один выстрел, потом еще один… И потом время потеряло всякое значение.

Вот собственно и все.

Быстро, очень быстро Чепель после этого попал в ослепительно белое помещение. Он лежал на полу. Знакомая полурасстегнутая белая рубаха, галстук ослаблен…

Его стеклянные, остановившиеся глаза смотрели на Марину. Лицо Чепеля было разворочено, кровь да мясо.

Марина сидела рядом, она была в черной глухой одежде, чисто смиренная монашка.

– Я исполнил твою мечту, Марина! – сказал Чепель.

Марина с легкой насмешкой молвила:

– Спасибо, Чепель, ты отличник! Теперь проси, чего хочешь.

– Теперь ты придешь ко мне?

– Спасибо, ты был хороший мальчик. Я вижу твой мертвый кадык. Он такой же смешной, как и уши…

– И это все?

– А что еще? Больше смотреть не на что. Твое лицо обезображено, на него страшно взглянуть, Виктор. Две пули попали в лицо, сильно его разворотили.

Чепель после паузы сказал:

– Я познал тебя там…

Трегубова тихо засмеялась:

– Это звучит красиво, мой маленький сексуальный зверек. Там у меня, как у всех.

– Нет, лучше, чем у всех!

– Это тебе лишь показалось.

Впрочем, показалось не только это. Все остальное тоже лишь минутное наваждение…

Ава Хитли, слушая рассказ Марины о последних минутах Чепеля сквозь навернувшиеся слезы, протирает глаза и все приобретает реальные очертания.

Нет никакого Чепеля уже давно. Да и одежда Марины…

Никакая она не монашка, это просто казенная роба отбывающей наказание гражданки Трегубовой на строгом режиме. И интерьер казенный – комната свиданий в женской ИТК под Соликамском, куда добралась пронырливая Ава Хитли уже месяц спустя после вступления в силу приговора.

Ава закуривает, бессменный оператор снимает теперь не только Марину, но и ее, курящую.

– Я польщена, но у меня там, как у всех… – повторяет Марина. – И тогда Виктор снова спросил: когда я тебя увижу, Марина?

– Что ответила ты? – спросила Ава, утирая глаза.

Трегубова тоже смахнула слезу:

– Я ответила: а может быть это была любовь, Чепель?

– Так это была любовь, Марина?

…Свежий холмик нарастает и нарастает.

– Сгорел на работе Витюшка наш, вот как есть сгорел… – говорит мать Вики.

Холмик растет и растет…

А я, в золотисто-лазурной гондоле ближе и ближе подплываю к кладбищу, выруливаю в деревьях и вот моя лодочка висит над могилой Чепеля.

– Помощник мастера реинкарнации прибыл, – шутливо говорю я.

Я с большим сочувствием острожно трогаю плечо Чепеля магическим веслом и Чепель легко воспаряет из могилы и садится кротко в нашей лодочке; в том месте, куда указал я.

– Я спросил у нее: когда мы увидимся? – продолжает свой рассказ Чепель. – Она ничего не ответила.

– Похоже это уже не имело никакого значения, – успокоил его я. – Нас любят не такими, какие мы есть, а такими, какими мы не хотим быть. И ты это доказал, Чепель.

– За это теперь меня будут восторженно целовать в задницу могильные черви.

Я тронул лодку и мы поплыли… До девяти дней мы должны были с Чепелем завершить все его земные дела.