Показания Шерон Стоун

В окно Марине виден внутренний двор. Асфальт после дождя. Розовые вечерние лужи, разъезжаются последние машины. По краю одной ходит ворона, забавно пытаясь почесать лапой ухо…

– Ой, ты моя матушка… – нежно говорит Марина.

Она подражает вороне, как бы помогая ей почесться.

– Степанида сердешная… Письмо, что ли, мне принесла?

Степанида молчит.

«А меня ранили, Степанида, помнишь?»

«С чего бы это?» – откликается Степанида и сердце ее чуть теплеет.

«Какие-то мальчишки на газонах охотились за птицами. Вот и пробили мне в черепе дырку пневматической винтовкой. Некому было перевязать голову. С тех пор и хожу с дыркой в голове».

«Вижу, – говорит Степанида. – Вон ты лежишь…»

«Где?»

«Да на газоне лежишь… Ишь, как парит-то после дождя…»

…Зарывальщики-мужички лопатами работают быстро. Откуда-то принесло пластиковый пакет «Доброном. Всегда низкие цены», забросило ветром в яму. Зарывальщик вроде как хочет подцепить лопатой, чтобы вытащить, второй дает знак, не суетись:

– Брось, нафиг нужно…

Подъезжает черная статусная машина, из нее выходит отец Марины Трегубовой – Сергей Юрьевич. Следом – небольшой яркий дамский автомобиль. Это Валентина Михайловна – мать, она с цветами.

Пара приближаются к собравшимся. Их почтительно пропускают вперед.

«Отец вон твой приехал… – говорит Степанида и повторяет. – А вон ты сама лежишь…»

Марина поднимает голову с парящего газона, потом снова опускается на траву – щеку ее холодит влажная земля.

Сергей Юрьевич весело подмигивает Чепелю в овале фотографии на заготовленном памятнике. Один раз, еще раз…

Потом он тихонько кружит в вальсе с воображаемой дочерью.

– Чего уж людей смешить, старый… – устало говорит Валентина Михайловна. – Хранил бы реноме…

Да-да, ее отец, без сомнения, был (и до сих пор остается) посвящен в чудеса превращения людей в птиц, животных, в деревья, – ну и наоборот. Мать, конечно, нет. С мамой все понятно. А вот отец…

По крайней мере, его нисколько не удивляет струйка пара, которая бьет из продырявленного черепа Марины.

…Кружа, Сергей Юрьевич медленно отдаляется от могилы Чепеля в сторону машины, его сопровождают удивленные взгляды. Аккомпанируя, он разговаривает за дочь и за себя.

За дочь:

– Тра-та-та-та… Папа, у тебя есть есть реноме?

За себя:

– Тра-та-та-та… Ну какое у меня реноме? Я практически пенсионер, то есть, вольная птица. Нафига мне реноме?

За дочь:

– Ну и я вольная птица… Тра-та-та… Полетим вместе?

За себя:

– Ты полетай, а я на земле твои пожитки покараулю, хорошо?

За дочь:

– Хорошо.

За себя:

– Только будь осторожна, доча… Опасно это. Береги себя. Тра-та-та-та…

Кружа, он постепенно перемещается на парящий газон, садится рядом, гладит дочь по волосам, струйка пара бьется и бьется под его пальцами.

– Больно? – спрашивает отец.

– Это мысли бьются в голове продырявленной моей, папа… – говорит Марина.

Она поворачивается и другой щекой ложится на старую пожившую ладонь отца. Ласково потерлась.

– Так-то вот, папа…

Режиссер протянул бокал.

– Я не могу понять логику Клеопатры. Почему она должна убить этого юношу?

Она читает:

Кто к торгу страстному приступит?
Свою любовь я продаю;
Скажите: кто меж вами купит
Ценою жизни ночь мою?

Рекла – и ужас всех объемлет,

И страстью дрогнули сердца…

Улыбнувшись, добавляет:

– Но это влечет… Бесспорно, это влечет.

– Возможно… Мы не знаем до конца природу базовых инстинктов, роднящих человека со зверем.

Ворона наконец почесалась, сделала два глотка из розовой лужи и довольно сурово посмотрела в сторону Трегубовой.

– Также я не могу понять, из чего вытекает желание героини Шерон Стоун сеять смерть… Почему она должна убить следователя, Роман?

Режиссер пожимает плечами.

– Секс и убийство – древние базовые инстинкты. На каком-то темном подсознательном уровне они, возможно, связаны тайной нитью…

Трегубова потушила сигарету.

– Почему в животном мире некоторые самки убивают самца после соития?

– Возможно, это месть. Но за что?

– Наверно за все хорошее… Ну, что осмотрим трон царицы?

Они спускаются в театральный зал, который расположен на первом этаже дома. Это Зимний театр г-жи Трегубовой.

Знакомая большая полутемная комната, похожая на казематы сороковых. Скоро в ее полумраке развернутся жаркие запретные страсти. В центре – металлический трон Клеопатры.

Трегубова трогает мрачные стены, прислушивается к звуку капель, которые падают с потолка.

«По замыслу моего романа следователь Чепчиков должен умереть, – размышляет Трегубова. – Умереть и стать счастливым. Троекурова прилетит к нему на могилу, сядет на ель и будет рассказывать ему, как шумит ветер, который летает по земле… Чепчиков будет смиренно слушать… И они будут просто сущностями…»

– Четыре капли в минуту… – докладывает режиссер. – Таких капалок установлено 18 штук… Марина, подойдите к этой стене, посмотрите. Здесь – настоящие потеки… И здесь… В общем, водоворот налажен хорошо…

– Спасибо.

«Они все боятся смерти. А я? Я, кажется, не боюсь. Страх смерти – это, интересно, от Бога или дьявола?»