Покажи мне дорогу в ад

Ипполит хотел было попросить их пропустить нас, но я прижал палец к губам и объяснил ему знаками, что вначале мы должны послушать, о чем они говорят.

Мы прислушались.

— Марс, что бы это значило? Женщина в трансе. Скелет.

— Чудесно, Юпитер! Мальчик, кажется, ее сын.

— Неожиданно и ново, Сатурн! И это во время оккупации.

— Слов нет, я так хочу купить эту картину, Уран.

— На все времена, Нептун. Не то, что эти зазнайки-кубисты или безмозглые абстракционисты.

Джентльмены говорили о картине… возможно, они принимали сцену на веранде перед входом в музей за живопись… сыпали и сыпали короткими репликами как машина по изготовлению лапши. Почему-то называли друг друга именами планет.

При этом они не двигались, не жестикулировали, их губы и глаза были неподвижны. Голоса доносились из их тел, как эхо из пещеры.

— Как ты думаешь, — шепнул я Ипполиту, — это такие же жертвы замка, как мы, или…

— Чертовы болтуны, знаю эту породу!

Тут мы услышали позади себя цоканье копыт, скрип и хруст. К зданию музея подкатила старая грязная телега. Похожий на снежного человека кучер соскочил с нее, оттолкнул нас мохнатой лапищей и схватил пятерых джентльменов… схватил и уволок… и кинул небрежно, как кидают дрова, в телегу. Состроил нам на прощание чудовищно гадкую рожу и хлестнул лошаденку, передняя часть которой была обыкновенной савраской, а задняя… лошадиным скелетом. Через мгновение телега с кучером и джентльменами исчезла.

Мы поднялись по лестнице.

Вход в музей располагался в правой части сцены. За бордовым занавесом маячила фигура человека без кожи, похожего на иллюстрацию из анатомического атласа. Глядя на него, я вспомнил, что такое «Шпитцнер музей». Родители осчастливили меня посещением подобного заведения в Париже. Этот музей — что-то вроде паноптикума… собрание всевозможных анатомических уродств. Почему-то людей тянет смотреть на подобное. Отдельный зал в музее был посвящен наглядной демонстрации последствий заболевания сифилисом. Родители хотели запугать меня этой страшной болезнью, а добились того, что я испугался не болезни, а самой жизни.

Рядом с входом, за столом, сидела продавщица входных билетов. Как и все другие женщины в этом странном мире — чувственная кукла. Воплощение мужского представления о фемине. Ее белое атласное платье не скрывало высокую шею, роскошные плечи и грудь.

В левой части сцены стоял человеческий скелет, поддерживаемый двумя железными крюками, крепящимися к стене. Высокий, зловещий. Видимо, он должен был сразу же, еще до входа в музей, обуздывать гордыню посетителя. Помни о смерти!

В середине сцены стояли два человека — потерянный голый мальчик лет шестнадцати и женщина в длинном темном платье, которую один из джентльменов назвал его матерью. Эта мать запрокинула в экстазе голову, ее шея и грудь были обнажены.

Возможно она не была матерью мальчика, а только символизировала чувственную радость, а мальчик — искал, как и все мы ищем — свое место, между Танатосом и Эросом.

Поделился такой интерпретацией с Ипполитом. Тот только рукой махнул и закашлялся.

Из тела мальчика внезапно донеслось: «Мне страшно! Я заперт! Спасите!»

А экстатическая дама, произнесла утробным голосом, так и не открывая глаз: «Бегите, бегите, тут вас ждет смерть, смерть…»

Скелет угрожающе заклацал зубами, попытался броситься на нас, но его удержали стальные крюки.

Продавщица входных билетов медленно и со скрипом повернула к нам голову и прошипела: «Покупайте входные билеты, господа… два франка… для школьников и студентов один франк. Для магистров бесплатно».

Мы вошли в музей. Человек без кожи растопырил свои страшные окровавленные руки, попытался нас остановить, но храбрый Ипполит ткнул ладонью ему в ребра, и тот задергался, затрясся и отступил.

Это был отвратительный музей.

Перед нами лежала женщина в белом платье. Лицо ее не было искажено гримасой боли, оно было только удивленным. В ее животе зияла дыра размером с супницу. Там копошились два не родившихся ребенка. Женщина проговорила ужасным голосом: «Бегите, он идет! Он уже близко! Он разрежет вам брюхо и выпустит кишки!»

Рядом с ней сидела красотка с отсутствующей нижней челюстью. Она тоже пыталась что-то сказать, но из ее бронхов вырывался только свист.

Третья женщина была вспорота от горла до половых органов и вывернута наизнанку. Ее тело корежилась и извивалась. А голова хихикала.

Чуть дальше стоял и внимательно смотрел на нас симпатичный мальчик с одним туловищем, но с двумя грудными клетками и двумя головами. Обе его головы повторяли тупо: «Ты голова, и я голова! Ты голова, и я голова!»

За ним находились стеллажи с стеклянными банками с формалином, в которых хранились всяческие уроды. Все они гадко кривлялись… пытались танцевать.

Чуть дальше — внутренние органы с генетическими дефектами, опухолями. Они подрагивали и пускали пузыри.

Сотни деформированных скелетов, грозя рассыпаться, дрыгали своими костлявыми ногами и протягивали в нашу сторону длинные руки.