Покажи мне дорогу в ад

Меня он позвал якобы для того, чтобы я «отдохнул и развлекся после всех этих кошмарных событий и заодно украсил собой общество. Ваш такт, Генри, ваш стиль, ваше умение задать тон будут очень к месту, поверьте».

К какому месту, что за вздор?

На самом деле мой стиль герцога вовсе не интересовал, он надеялся на то, что я буду подслушивать разговоры млеющих в объятиях молодых конкубинок магнатов, а потом расскажу ему все, что услышал. Он знал, что у меня прекрасная память на подробности. Особенно его интересовало, какой фирме городской совет решит поручить обновление нашего знаменитого парка Сан-Мари — посадку эвкалиптов и платанов и ремонт пришедших в негодность фонтанов. Принадлежавшей любимцу и «племяннику» герцога, молодому барону Корбу, «старательному и исполнительному педанту» или «шарашке этих несносных выскочек, братьев Эрмлеров».

Меня не очень удручало то, что из-за моего состояния я физически не мог выполнить это поручение. Не княжеское это дело — подслушивать в сауне разговоры упивающихся своим могуществом и богатством самодовольных демагогов. Я согласился на предложение герцога только потому, что был ему многим обязан. Он смог замять «Дело об оторванных головах», точнее он добился того, что имена князей Эстерхази перестали с ним связывать. Как он смог заткнуть рот прессе, я не знаю, но это успокоило моих родителей, а это главное. Кроме того, только благодаря его личной дружбе с главой департамента Верхние Альпы ни меня, ни моего кузена Ипполита не преследовали за пожар в замке Вьери. Машину Ипполита опознали тогда местные жители. Трудно не узнать его Линкольн! Ну да, мы действительно подъехали на Линкольне к проклятому замку около шести вечера, как нам и было назначено пригласившим нас письменно господином Мольтке. Как выяснилось — бесследно исчезнувшим. Дверь в замок открылась, как только напольные часы пробили восемнадцать раз, мы вошли в прихожую, подождали, но никто к нам не вышел. Мы обошли весь замок. Только на крышу не лазили и в подвал не спускались. Не считая многочисленных, покрытых пылью восковых кукол в человеческий рост и сюрреалистических ландшафтов на стенах, зачехленной старинной мебели и громоздких люстр из пожелтевшего хрусталя — он был пуст. Ни одной живой души.

Мы уехали. А ночью замок запылал. Около трех. И сгорел дотла.

Мы были в городе, когда это случилось. Ипполит — гонял шары на старом биллиарде в своем поместье и пил Кампари, что подтвердили его слуги, Мартин и Иштван. А я — нежился в «Миракле» на зеленом канапе с двумя прелестными близняшками.

И тем не менее против нас начали дело, потому, что мы были, согласно показаниям очевидцев, — единственными посетителями замка за последние сорок лет. И еще — из-за народной неприязни к аристократии, от которой французов не смогла избавить даже долго работающая в позапрошлом веке гильотина.

Предусмотрительный герцог завербовал на должность шпионок еще и половину из двенадцати или четырнадцати нанятых им для услаждения гостей на яхте в «Золотых качелях» проституток. Как он позже сам мне рассказал, они подтвердили его подозрение — городской совет действительно хотел нанять дешевых и трудолюбивых работников братьев Эрмлер. И герцогу стоило неимоверного труда переубедить совет и поручить озеленение и ремонт избалованным и ленивым служащим барона Корба. Они затянули эту сравнительно небольшую работу на годы и вытянули из городской казны несколько миллионов незаработанных франков. Половина посаженных деревьев высохла уже через год (потому что их никто не поливал), а фонтаны так никогда и не заработали надлежащим образом. Якобы приезжие воры-румыны украли насосы и медные трубы, подводящие воду.

Помимо матросов и поваров на борту яхты работала бригада слуг, выходцев с Молуккских островов. С шоколадной кожей и оливковыми глазами. Пахли они красным мускусом и вседозволенностью. Носили только набедренные повязки и лиловые шапочки с вышитыми на них гвоздиками и райскими птицами.

Один из них — Кришна, седой, маленький, моложавый и очень сильный старик — ухаживал за мной. Приносил и уносил еду и питье. Каждый день менял белье на моей постели. Убирался в каюте и нежно гладил меня по вискам и щекам. Даже мыл меня в перламутровой ванне. Я сам не мог намылиться. Кришна помогал мне дойти до ванны и плюхнуться в воду, ласково тер меня греческой губкой и гортанно пел что-то как шаман на непонятном мне языке.

Кришна залезал ко мне в ванну, массировал меня прямо в пене, гладил по груди и животу, пытался возбудить, предлагал знаками заняться с ним содомским грехом. Совал мне в руки искусно сделанные гомоэротические нэцкэ.

Был готов и к оральной, и пассивной, и к активной любви. Открывал рот и демонстрировал мне длинный синий язык и сверкающие как бриллианты голубоватые зубы.