Покажи мне дорогу в ад

— Ах ты, бедолага, в какую трясину влез! Теперь не вылезешь! Никогда! Облегчись и делай ноги, пока не поздно. Они ведь и летать умеют.

Официант показал руками, как они летают, откланялся и исчез, но из туалета не вышел, а влез в хромированную урну для мусора и окурков и там затих.

Вымыл лицо холодной водой и посмотрел в туалетное зеркало.

Отвислые щеки, бугристый нос, скверные оранжевые зубы, лысина, нездоровые красные пятна на щеках, воспаленные глаза, морщины, прыщи. Обрюзгшая образина постаревшего рефлектора, обжоры и ловеласа, никогда в жизни не работавшего, испортившего жизнь всем, кто к нему приближался, ничего не добившегося и потерявшего все, что имел. По виду — лет шестьдесят восемь.

Не могу утверждать, что этот портрет меня сильно обрадовал. Хотя… ничего, что есть, то есть, бывало и хуже.

Погодите, погодите… почему же и Азалия и ее отец, и мать и даже ее хмурые братья смотрят на меня с восхищением, подобострастно даже? На гадкого жирного старика-сладострастника? На зеркало своих и чужих пороков?

Из-за этого скромного колечка? Вздор!

К сожалению, предыстория моих отношений с этой семейкой мне неведома. Таковы правила кармической игры. Очутившись в новом лабиринте, ты узнаешь только то, что тебе необходимо знать в текущий момент. То, что было вчера — в этой вселенной как бы не имеет право на существование. Даже на фиктивное. Расспрашивать о нем, рыться в архивах и просто вспоминать — странникам вроде меня — запрещено под страхом немедленной аннигиляции на всех уровнях.

Может быть я решил пошутить, и выдал себя за двоюродного брата русского олигарха-миллиардера, которому тот поручил надзор над берлинской недвижимостью и акциями и положил в карман на мелкие расходы несколько миллионов евро? И они мне поверили, приманили смазливой школьницей и теперь нетерпеливо ждут, что я одарю их после свадьбы щедрыми подарками. Хотя, почему после свадьбы? Сегодня, сейчас. Оттого они и скорчили недовольные мины, когда я вышел.

Что же делать? Возвращаться в банкетный зал? Там крылатый слизняк на потолке.

Я ведь даже толком не знаю, кто я. Не знаю своего имени, не знаю, есть ли у меня состояние, машина, дом, квартира или хотя бы комната. Куда я поведу Азалию после свадьбы? Где проведу сегодняшнюю ночь?

Пошарил по карманам — ни бумажника, ни ключей… Ни от квартиры, ни от автомобиля.

Нашел только две дюжины двадцатицентовых монеток, использованный носовой платок и стеклянный шарик.

Бездомный-нищеброд? Судя по одежде, нет.

Решил, как Тереза Мэй во время брексита, потянуть время — побродить четверть часика по отелю, подумать и поглазеть на город с высоты. Авось решение само, как летающая рыбка, вынырнет из глубины подсознания и упадет мне в руки. Или судьба все решит за меня, и мне останется только подчиниться.

Подумать и поглазеть на город не вышло, потому что неожиданно в конце коридора появился один из братьев Азалии. Он явно кого-то искал, посверкивающий на пальцах его правой руки кастет и тупое злобное лицо не предвещали ничего хорошего. В другом конце коридора — замаячил второй братец, тоже с кастетом.

Вскочил в открывший как раз в этот момент двери лифт. Поехал вниз.

Кроме меня в кабине находилась одна молодая женщина с дорогим жемчужным ожерельем на матовой шее и роскошными рыжими волосами, собранными в пучок. Ожерелье свое она то и дело поправляла, а пучком беспокойно встряхивала.

Женщина эта дерзко взглянула мне в глаза, прищурилась и прошипела:

— Что, женишок, от невесты драпаешь? Сдрейфил, миллионер дутый? Шарлатан! Не забудь о 24-м августа, негодяй!

После этого превратилась в кобру, высоко подняла страшную голову с открытой розовой пастью и двумя жуткими закругленными зубами. Боднула воздух…

Инстинктивно нажал на кнопку «стоп». Лифт замер со скрежетом и треском и открыл двери. Я, не глядя по сторонам, выпрыгнул из лифта и побежал прочь. Подальше от этой змеюги.

И — на тебе — чуть не свалился с обрыва! Какой-то господин схватил меня в последний момент за руку и не дал упасть. Я уже висел над пропастью.

Не знаю, что произошло… я стоял на краю огромной заброшенной каменоломни, на дне которой было озеро. По нему плавали изящные яхты с белыми парусами и неуклюжие джонки. Рядом со мной стоял мой спаситель, мужчина лет сорока четырех в темно-вишневом костюме и скептически меня оглядывал. Как мясник — свежую коровью тушу, которую только что привезли с бойни.

Помолчал минуту и сказал:

— Превосходно! Я надеюсь, Гарри, ты не хочешь в день помолвки убежать от невесты. Или покончить с собой. Это невежливо, монсеньор будет недоволен. Иди в ресторан, тебя там все заждались. Иначе мне придется тебя застрелить.

Мужчина вынул из кармана пиджака автоматический пистолет и гадко щелкнул по нему ногтем указательного пальца левой руки.

Я испугался, но виду не подал, решил схитрить и прикинуться смущенным дурачком. Был бы я насекомым, упал бы и задрал ножки кверху.