Покажи мне, зеркало…

— Вот именно, птенчик, любовь, — серьезно ответил Джабир. — Соловей влюбился в прекрасную розу и дни и ночи напролет пел ей песни о любви. Роза, покоренная непередаваемым пением соловья, отвечала на его чувства. Молва об их любви разнеслась повсюду; растения и птицы искренне радовались их светлым чувствам, как своим. Но "Хар" — шип, единственный, кого их любовь раздражала, и он никак не мог с этим смириться. Чтобы разлучить влюбленных, он начал петь цветку свои любовные песни, но они не нашли отклика в сердце прекрасного цветка. Отказ привел его в бешенство, и тогда, разъярившись шип уничтожил один из прекрасных лепестков розы, причиняя ей невыносимую боль. Соловей видя, что его любимый цветок может погибнуть, принялся издавать горестный стон, и его стону вторили все растения и птицы. В момент полного уничтожения розы, все разом начали молиться за ее жизнь. Ради спасения такой большой любви, все готовы были пожертвовать собой. И их мольбы были услышаны — роза, соловей и хар (шип) — все вместе превратились в один цветок — Хары бюль-бюль.

— Как красиво, — сложив ладошки на груди восхитилась я.

— Красиво, — не отводя глаз прошептал Джабир. Вот только было не понятно имели ли мы оба ввиду одно и то же.

— Ты говорил, — борясь со смущением спросила я, — что Хары бюль-бюль является одним из символов нашего ханства, как такое может быть?

— Видишь ли, этот редкий цветок растет не повсеместно, а лишь в двух местах: Карабахском ханстве и у нас. В наших краях, он яркого желтого цвета. Когда приходит время распускаться, эти прекрасные цветы образуют настоящий живой ковер, покрывающий изножья гор так, что начинает казаться, что горы из чистого золота. Отсюда и название нашего ханства-Гызылдаг, что означает Золотая гора.

— Ты верно шутишь, — фыркнула я, — мне совершенно точно известно, что "золотыми" наши места называют из-за богатых залежей золота, позволяющими нам иметь собственную армию и до сих пор оставаться единственным самостоятельным государством между такими соседями, как могущественное Персидское государство с одной стороны, и непобедимая Османская империя с другой.

— Госпожа, вот вы где, — раздалось в двух шагах, и из-за деревьев показались служанки не один час разыскивающие меня повсюду. С ужасом взирали они на мой растрепанный вид, представляя какое наказание выпадет на их долю за мокрое платье и разбитую в кровь коленку.

Джабира при их появлении словно подменили. Мгновенно утратив ко мне интерес, он с безразличным видом пожал плечами и будто бы совершенно позабыв о моем существовании направился во дворец, дав знак сопровождающим его слугам следовать за ним.

А дома меня ждал самый настоящий нагоняй. Уже одного того, что я сбежала несмотря на категорический запрет было достаточным для того, чтобы меня лишили сладкого на неделю, но, когда матери стало известно о том, что я была с Джабиром, ее чуть не хватил удар. В ужасе заламывая руки, она одновременно умоляла и приказывала держаться от него подальше, и ее поведение меня сильно озадачивало. Еще ни разу в жизни мне не приходилось видеть ее в таком состоянии. Чувствуя себя безгранично виноватой, я торжественно пообещала ей, что буду держаться от наследника на расстоянии, но, одно дело обещать, а другое — пытаться сдержать свое обещание. И это оказалось не так-то просто.

С того самого дня, куда бы я ни направлялась, чем бы ни занималась, я всюду наталкивалась на слоняющегося поблизости Джабира, которому непременно нужно было находиться в то же самое время и в том же самом месте, что и мне.

Говорят, что от судьбы, что уготовил для нас Всевышний не уйти. Чтобы ты ни делал, как бы ни старался избежать встречи с грядущим, оно все равно найдет тебя и заставит делать все именно так, как тебе предначертано свыше.

Несмотря на запреты, и наказания последующие за их нарушениями, мы с Джабиром продолжали втайне общаться. Проходили недели, месяцы, годы, а мы с братом становились все ближе и ближе друг другу. Сестры, рожденные от других наложниц, были старше меня по возрасту и избегали общения, считая меня досадной помехой. Еще бы, ведь в моем присутствии они не могли как прежде обсуждать между собой мужчин и то запретное, что происходило за стенами супружеских спален. Видя мою огорченную физиономию всякий раз, как меня выставляли за дверь, старая нянюшка советовала не принимать это близко к сердцу, объясняя их поведение элементарной завистью от того, что я была любимицей хана.

В чем-то она была права, ибо как бы ни был занят важными государственными делами отец, как бы ни устал, он всегда находил время для того, чтобы навестить свою младшенькую Фарах и подарить ей очередную безделушку, при виде которой зеленели от зависти остальные обитательницы гарема. Только мне позволялось забираться на колени к отцу и разглаживая пальчиками морщинки вокруг его смеющихся глаз целовать каждую, рассказывая о том, как прошел мой день.