– Ты понимаешь, что это значит, Лив? Дело не в том, что Кьеру не хочется ничего серьезного. Он просто больше на это не способен. Причем во всех отношениях. Больше никакой дружбы, никакой постоянной работы, вообще ничего. Когда умерли его родители, оставался Джей, который его поддерживал. Но когда погиб Джей… а вместе с ним Зои…
– Айрин… я… можно мы договорим завтра? Сначала мне нужно все это переварить.
– Конечно. Звони мне в любое время, хорошо? Извини, наверное, Сюзанна была права. Мне следовало рассказать тебе об этом раньше. Просто я не люблю говорить о прошлом Кьера без его ведома.
– Все в порядке, – уверяю я. – Я тоже ничего не скажу. Я свяжусь с тобой завтра, ладно?
Попрощавшись с ней, аккуратно кладу мобильный рядом с собой. Чувствую себя очень странно. Как в двухмерном пространстве. Как героиня романа, которая внезапно сталкивается со знаниями, которые не в силах понять. Лишь в этот момент мне становится ясно, как велика во мне была надежда, что Кьер изменится ради меня. Та же самая надежда, которую, по-видимому, питали все другие девушки до меня. Но Кьер… своего рода оставшийся в живых. Зомби. Этот великолепный парень, который с помощью всего пары слов умеет передать какие-то вещи в правильной перспективе, который понимает гораздо больше, чем кто-то готов выразить, который закрывает глаза, когда целует меня… сломан внутри.
Мне в голову приходит Макс Ведекинд. Еще один сломанный человек с сотнями писем на вершине маяка, а в письмах – сотни тысяч невысказанных слов.
Потребность что-то делать выгоняет меня из постели, я натягиваю толстые носки, лежащие на белом ковре, и поднимаюсь на кухню, взбираюсь по лестнице до откидного люка и с силой дергаю на себя железное кольцо. Дверца распахивается, и я пялюсь в темноту. Здесь не так темно, как в подвале, сквозь гигантские окна льется мерцающий лунный свет, однако этого достаточно, чтобы у меня участилось дыхание. Тут должен быть выключатель, но без фонарика я и шагу не могу ступить.
Держа под контролем свой страх, слезаю обратно по металлическим ступеням и бегу в спальню за фонариком.
Предпринимаю второй рывок – просовываю голову в люк и включенным фонарем обшариваю деревянные панели в поисках рычажка. Яркий луч находит его практически моментально, и в следующую секунду я бросаюсь вперед так быстро, как только могу, вылезаю из люка во тьму и становлюсь на четвереньки, вскакиваю и резко ударяю по выключателю, пока в сознании у меня начинает расползаться белый шум.
На стенах загораются две неоновые лампы. Рука у меня трясется, смахивая волосы со взмокшего лба. Затем я наугад выуживаю пачку писем из одного смотрового окошка и вскрываю первый конверт.
Второе письмо.
Следующее.
Еще одно.
Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я подняла голову. Мне холодно, вокруг меня разложены письма, которые я открывала и в какой-то момент просто перестала убирать обратно в конверты. Лишь сейчас я замечаю, что лицо у меня мокрое от слез, и обеими руками тру щеки, после чего поднимаюсь и вновь возвращаюсь на кухню.
Бумага. Ручка.
На ум не приходит подходящего обращения, поэтому я просто обхожусь без него.