Покемоны и иконы

«Что же это происходит-то такое? – задавало вопросы моё помутненное сознание. – Одни бесы законы бесовские принимают, другие их исполняют. А третьи, сочувствующие, стучат на тех, кто в этом мире остается ещё со светлыми мыслями. Как же эта банда боится критики в свой адрес! Но без критики связь с реальностью теряется. Власть без критики забывает, кому она должна служить. Ведь в демократическом обществе монополией на власть обладает только народ. Он же вправе и ругать власть, быть ею недовольным. Ну, так это же в демократическом… У нас-то народ никогда голоса не имел. Народ у нас никогда не снимал своих рабских оков, поэтому рабство у нас в мозгах, в генах наших. Отсюда и ничем не объяснимое преклонение пред господином, заискивание, подхалимство, лизоблюдство. Отсюда и страх. А страх – основа веры».

Иногда я выходил в туалет. Странно, но меня никто не сопровождал. Туалет находился в конце длинного коридора, там же, где была пожарная лестница. Каждый раз, когда я направлялся туда, меня вновь и вновь посещала мысль о побеге. Убежать было легко: выход на пожарную лестницу был открыт – не во всех кабинетах стояли кондиционеры, и внезапную духоту, которую принесла золотая осень, пытались прогнать сквозняком. Но бежать мне было некуда. Оказалось, что всех моих друзей уже допросили, везде уже провели обыски, изъяли, казалось, всё, кроме моих трусов и грязных носков. Даже Ирка созналась, как снимала меня на свой телефон. Так что побег был бы для ментов только дополнительным поводом меня закрыть и изолировать. Поэтому, каждый раз сливая воду в пожелтевший от ржавчины унитаз, я сливал в него свою надежду на скорое возвращение домой.

14. Изолятор

Было около девяти вечера, когда наконец допросы закончились и меня отвели в камеру изолятора временного содержания. Мое единственное желание было принять душ, смыть с себя всё говно, которое мне пришлось выслушать за этот кошмарный день, а потом просто упасть лицом в чистую, мягкую, пахнущую Иркиными волосами подушку и уснуть. Я это себе так четко представил, пока меня вели по каким-то коридорам и лестницам, что в какой-то момент на доли секунды провалился в сон. Ноги передвигались на автомате, а веки медленно закрылись, и вместо темноты коридоров глаза мои увидели яркий свет залитой солнцем комнаты.

Ирка стояла спиной к окну, поэтому из-за слепящих лучей лицо её было разглядеть тяжело. Но зато, как при солнечном затмении светятся края луны, так и очертания её обнаженного тела были залиты авророй, подчеркивая стройную фигуру. Особенно выделялся маленький треугольник, что образовался с между упругими бёдрами в их основании. Лучики солнца, как перышками, нежно касались её молодой кожи, возбуждая светлые волоски, отчего свет переливался, наполняя всё вокруг игрой чуть уловимых глазу солнечных зайчиков.

«Лицом к стене!» – голос охранника отозвался ударом молота, расплющивая моё видение словно консервную банку. Он перебирал ключи, а каждое побрякивание отдавалось в барабанных перепонках: будто я сидел в колоколе, а кто-то изо всей силы по нему колотил. Поворот механизма – и ригель замка с лязгом открыл тяжелую дверь.

В нос ударило запахом сырости, плесени, человеческими испражнениями, потными телами и грязной одежды. Я неуверенно перешагнул через порог и тут же в испуге оглянулся назад: тяжелая дверь с грохотом закрылась за моей спиной, засов с лязгом перекрыл мне путь назад.

Камера представляла собой небольшое помещение, в котором кое-как умещались четыре двухъярусные кровати. Стены были окрашены в ядовито-синий цвет. В стене, что напротив входа, у потолка виднелось окно. Оно было закрыто мелкой решёткой, из-за которой поблескивало рифленое стекло, каким застеклены межкомнатные двери в хрущёвках. Справа от входа был установлен умывальник и нечто напоминающее унитаз – такая дыра в полу. На нижней кровати слева лежал человек. Так лежат вконец отчаявшиеся люди, без эмоций, без движений, сложив руки на животе и не мигая глядя в потолок.

Я прошёл к соседней кровати и положил на неё свой синий пакет.

«Не занято?» – спросил я.

Человек повернулся ко мне, медленно сел на кровати. По виду ему было лет пятьдесят, а может, и больше. Взгляд его был пустым. Он даже не на меня смотрел, а сквозь меня и сквозь стену за мной. Он ничего не ответил. Я сел на не заправленный бельем матрас. Хотелось качнуться, чтобы проверить, насколько кровать мягкая, но это мне показалось неуместным, поэтому я только осторожно вдавил пальцы в старую сырую ткань.

«Да, – сидящий напротив меня с хриплым выдохом вдруг начал говорить, – кто-то и о такой перине мечтает. Не брезгуй, ложись».

«Спасибо, я пока спать не хочу», – соврал я. Больше всего на свете мне хотелось уснуть. Но мысль о том, что на этом тюфяке провели не одну тысячу ночей сотни наркоманов, убийц и бомжей, останавливала меня принять горизонтальное положение. Я решил, что буду спать сидя, облокотившись о стену.

«За наркоту?» – снова спросил меня мужик напротив.