Покер лжецов

Потом мне пришло в голову, что в той мере, в какой это не нарушает закон, я бы делал все то же самое. Ну и алчность, скажете вы? Но и довольно умно. Акции Salomon падали быстрее, чем рынок в целом. Инвесторы не могли точно оценить наши убытки и на всякий случай предполагали худшее и действовали соответственно. На акциях British Petroleum и Southland мы уже потеряли целое состояние. Гутфренд знал, однако, что на самом деле все не так. По акциям мы влетели на 27 миллионов долларов, но отдел облигаций плавал в деньгах. Легко было прикинуть, что наши акции упали ниже ликвидационной стоимости компании. (Если за три недели до того, когда наши акции шли по тридцатке, мы были привлекательным объектом для скупки, то сейчас, когда акции упали до восемнадцати, мы стали просто хитом рынка. Пошли ложные слухи, что Леви Раньери собирает деньги, чтобы вернуться и выкупить Salomon Brothers.)

Проконсультировавшись с нашим правовым отделом, чтобы действовать наверняка и не повторить ошибки Ивана Бески, я пошел по стопам Гутфренда и на премию, которую так усиленно выколачивал, купил пакет акций Salomon. На нашем торговом этаже очень многие поступили точно так же. Гутфренд позднее заявит, что, когда служащие покупали акции Salomon, это было актом доверия к фирме и что лично для него это было знаком поддержки. Может быть. Но когда я купил этот пакет, никакое доверие меня не интересовало. Это был голый расчет и некое абстрактное удовлетворение от сознания, что я сделал выгодную ставку. Прошло три-четыре месяца, и мои акции вновь поднялись от 16 до 26 долларов.

Вторник, 20 октября 1987 года: День восьмой. Началась загробная жизнь. В Нью-Йорке был экстренно созван кредитный комитет. Официальной задачей совещания была оценка задолженности фирмы перед организациями, которые после вчерашних событий считались обанкроченными, такими, как Е. F. Hutton и все дружное сообщество (если так их можно называть) биржевых спекулянтов. Но вместо этого в первые же полчаса участники совещания переругались между собой. Все члены комитета, кроме одного, были американцами. Исключением был британец, прилетевший из Лондона специально для этого совещания. Он-то и стал козлом отпущения для американцев, которые всю вину за крах возложили прямо на британское правительство. Зачем островитяне настаивали на продолжении продажи принадлежащей государству British Petroleum? Маклеры, мыслившие исключительно в терминах краткосрочных рыночных факторов, чувствовали, что многомиллиардная операция по распродаже акций ВР легла на рынок невыносимым грузом. Фондовый рынок трясло от паники при одной мысли о дополнительных пакетах этих акций. И никого не заботило, что государственный долг США перевалил за триллион долларов, что доллар нестабилен или что спады, как и бумы, следуют собственной логике. Американцы, чисто как дети, наскакивали на англичанина за поведение его соотечественников. Один, глумливо осклабившись, попрекнул его: «Вы, парни, после войны вели себя точно так же, помнишь ведь?»

Логично было бы, если бы в этот день линию фронта проводили по границам финансовых интересов, а не по национальным признакам. Все собравшиеся за столом члены кредитного комитета принадлежали к одной команде, но вели они себя как настоящие враги. Вспышка ксенофобии затронула не только Salomon Brothers. Американский партнер Goldman Sachs, которая также из-за акций ВР влетела на 100 миллионов долларов, позвонил самому высокопоставленному из британцев в штате Salomon Brothers и обвинил его в рыночном крахе. Ну как это возможно? Получается, что этот делец видел в своем коллеге из Salomon не представителя компании, а британца. «Вашему народу было бы лучше взять назад эти ваши [акции ВР], — кричал он. — Если бы не мы, вы бы все сейчас говорили по-немецки».