ПОКЕР НА КОСТЯХ

   Вспомнил шутку, присланную когда-то в редакцию. Ему так часто говорили «не переживай», что он действительно этого не пережил.

   Не переживай, Саша.

   Завтра мы приедем в Город. Я забрасываю вещи домой, принимаю душ, завтракаю, звоню Алиске… Нет, вначале звоню Алиске, а потом завтракаю. Потом…

   Потом мне придется идти к Рубченко и просить, чтобы он продлил мне удостоверение. Рубченко представляет в Украине достаточно влиятельный российский ежемесячник и, помня наши хорошие отношения, выписал мне временное удостоверение. Тридцать первого декабря истек очередной срок.

   А я слишком привык носить в кармане журналистскую корочку. Без нее чувствую себя почти голым. И кроме этого, мне придется общаться со многими людьми, а люди, многие люди, предпочитают общаться с журналистами. Это многим людям льстит. Некоторые до сих пор полагают, что журналисты интересуются чем-то, кроме своего благосостояния.

   Значит, Рубченко. Потом?

   А что потом? Куда? Время внутренних копаний закончилось, нужно накапливать фактаж. Что, где и, соответственно, когда? Зачем? Это очень опасный вопрос. У меня возникло сильное впечатление, что тут как раз особо глубоко лезть не стоит. Просто – война.

   Жуткое сочетание: просто война. Просто одни убивают других, под аплодисменты или возмущенный свист. И кто-то суетится между покойниками и собирает трофеи, выворачивает карманы убитых и раненых, а если раненый пытается протестовать, то мародер помогает ему перейти в категорию покойников.

   Нужно искать военных. У меня ведь должны быть знакомые среди военных.

   Что-то сказал Пелипейченко. Обиженно. Это значит, что кто-то не высказал достаточного восхищения написанным им вопросом. Олег не обижается ни на что, кроме критики вопросов. Личная жизнь, интеллектуальные способности, его бесконечные бабы – критика по этим поводам принимается безропотно. Но если вы скажете, что придуманный Олегом вопрос не очень хорош, или, что еще хуже, не корректен, на лице Пелипейченко появится обида.

   В это момент все обычно отводят глаза и стараются перевести разговор на другую тему. На этот раз кто-то, я отвлекшись, не разобрал кто, пообещал подарить Олегу букет нарциссов.

   – Ни фига, – сказал я, – букет нарциссов дарить нельзя. Этот цветок можно дарить только поштучно.

   Все засмеялись. Компания была уже в том настроении, когда остроумным кажется все, что чуть-чуть выше табуретки. Хотя, мы строго следим друг за другом, чтобы шутки не опускались ниже определенного, установленного нами же, уровня.

   – Так где ты ночевал эти две ночи? – спросил я Пелипейченко.

   Я имел право задать этот вопрос, потому что обе ночи спал в его номере. В его пустом номере, потому что поздно вечером Олег исчезал и появлялся только рано утром для того, чтобы приготовить кофе.

   – Так где ты был, Олежка? – подключился к допросу Ходотов.

   – Не был, а бывал, – поправил Брукман.

   – Да, – подтвердила Катерина, – Пелипейченко не такой эгоист, чтобы зациклиться на одной даме, он у нас гений. И в этом тоже.

   – Мы не спрашиваем кто. Мы спрашиваем сколько?

   Пелипейченко проигнорировал вопрос, но и этого было достаточно.

   – Он не помнит. У него всегда была плохая память на лица и цифры, он просто сбился со счета! – мы веселились от души.

   – И сколько их у тебя было одновременно? – прозвучал таки роковой вопрос и хохот стал настолько громким, что была вынуждена вмешаться проводница.

   В ночь с субботы на воскресенье, когда мои соратники по интеллектуальному многоборью вернулись из дегустационного зала «Магарач», разговор каким-то образом зацепился за групповухи, и мы стали считать, сколько народу может одновременно удовлетворить женщина. А потом – сколько мужчина.

   Обсуждение проходило с глубокомысленным перебором поз и вариантов и даже с рисованием схем. Умозрительно полученное число привело нас в бурный восторг тогда и смешило до сих пор.

   Я еще некоторое время порадовался вместе со всеми, потом снова переключился на свои мысли. На свои печальные мысли.

   Война.

   За последнее время я убедил себя в том, что война может вспыхнуть в любой момент, что поводов для нее можно найти множество, что среди этих способов есть такие, которые не зависят от желания наших правителей. И уж совсем ничего не зависит от нас, от мелких человечков, составляющих народ.

   Мы можем только жить. Как крысы.

   Я помотал головой. О крысах лучше не начинать, слишком точная и безрадостная аналогия. Война.

   – О чем думаешь? – негромко спросил Ходотов.

   – О войне, – честно признался я, хотя тут существовала угроза, что все примутся обсуждать с шуточками тему, по поводу которой я шутить не хотел. Но было, видимо в моем ответе что-то такое, что заставило Ходотова остаться серьезным.

   – Ты что, снова вернулся к книге?

   Я уже успел сообщить команде о потере работы. И не успел поставить в известность, что работа снова ко мне вернулась.

   – Вернулся. Меня вернули.

   – Где, в пансионате?

   – Трудно поверить? Мой работодатель нашел меня в Крыму и слезно попросил вернуться к работе.

   – Серьезно?

   – Еще как. Даже привез деньги за прошедшее время.

   – Деньги? – переспросила Катя.