Похищение

Офис юридической фирмы «Хэмилтон, Хэмилтон и Хэмилтон-Торп» расположен в центре Феникса, в зеркальном здании, которое до смерти пугает меня, когда я, приближаясь, вижу шагающее навстречу собственное отражение. Крис — второй Хэмилтон из названия — учился вместе со мною на юридическом в Вермонте, зная, что для него уже нагрето местечко в папиной фирме (папа — это первый Хэмилтон из названия). Новым партнером (с дефисом в фамилии) стала младшая сестра Криса, недавняя выпускница юридического факультета в Гарварде.

Для того чтобы провести слушания дела pro hac vice в другом штате, вам нужен кто-то из местных адвокатов. Похожее, в общем-то, правило действует и у «Анонимных алкоголиков»: старший, более опытный человек наставляет тебя, чтобы ты не опозорился при товарищах. Крис — бывший ныряльщик с лицом мальчика-хориста, выклянчить у преподавателей отсрочку ему никогда не составляло особого труда. Когда я позвонил ему и попросил стать моим консультантом, он согласился без колебаний.

— Я должен рассказать тебе об этом деле… — начал я.

— Да какая разница? Будет повод пропустить с тобой по пивку.

Я не стал говорить, что больше не пью.

Вчера, когда я сломя голову влетел в его офис, он был в суде. Мне потребовалось связаться с адвокатской коллегией Нью-Гэмпшира, и его сестра Серена любезно предоставила мне в пользование конференц-зал — бескрайнее приволье деревянных панелей, типичных для юристов архивных шкафчиков и кожаных кресел, усыпанных желтыми медными заклепками.

Сегодня утром, когда я открываю дверь собственным ключом, в офисе никого нет. С другой стороны, на часах всего без четверти семь. После вчерашней промашки с несуществующей справкой я намерен хорошенько пройтись по аризонскому судопроизводству, пока в тюрьме не начались часы для свиданий.

Несколько минут спустя я понимаю, что слепо таращусь в размытую типографскую краску, призванную складываться в абзацы юридической зауми, и вижу лишь одно: мужчину, которого держит за руку маленькая девочка.

В десять лет я проходил серьезный тренировочный курс агента ЦРУ. У меня была рация, подшлемник из черного чулка, фонарик и шпаргалка с азбукой Морзе. Для отработки навыков я решил шпионить за матерью в гостиной, хотя она считала, что я в это время ловлю божьих коровок в пустую банку из-под арахисового масла.

Она говорила с кем-то по телефону, когда я неслышно подкрался и растянулся за диваном, держа наготове диктофон.

— Он просто сукин сын, вот и все! — сказала она. — Знаешь что? Пусть забирает его себе. Пусть выслушивает его бредовые планы обогащения и бесконечные клятвы, пусть сама справляется с его амбициями недоделанного Казановы!

Я включил диктофон, но слишком поздно осознал, что ошибся кнопкой и вместо «запись» нажал «проиграть». Хуже того: жуткие вопли из глоток десятка китов уже заполняли комнату. Мама, подпрыгнув, заглянула за диван, и глаза ее сузились до убийственных лазерных лучей.

— Андреа, я перезвоню тебе позже, — сказала она.

«Профессиональный агент ЦРУ должен размотать пленку и съесть все улики, — подумал я. — Профессиональный агент ЦРУ на моем месте достал бы из кармана таблетку цианистого калия и погиб как герой ради правого дела».

Мама схватила меня за ухо.

— Ах ты обманщик! — Протяжные звуки этих слов обдавали меня алкогольными парами. — Точь-в-точь как он. — Она с такой силой ударила меня по голове, что я на самом деле увидел хоровод звезд — и удивился, что такое действительно бывает, и не только в мультиках. Я съежился, переполнившись ненависти к самому себе и к ней.

А потом — так же внезапно — она очутилась рядом со мной, и руки ее, похожие на щупальца осьминога, гладили мои волосы, и она целовала мое лицо и качала меня, как младенца.

— Маленький мой, прости, я не хотела! — приговаривала она. — Ты простишь меня, верно? Ты ведь знаешь, что я никогда не причиню тебе вреда. Мы же с тобою вместе, мы команда, правда?

Я встал и оттолкнул ее.

— Меня пригласили на обед соседи, — сказал я, и в голове моей будто вспыхнула красная лампочка. Я и впрямь обманщик!

— Ну, тогда иди.

И она улыбнулась своей извечной пристыженной улыбкой. Эту натянутую, жалкую улыбку не следовало путать с той яркой, которой она улыбалась, напившись в хлам, или с той фальшивой, от которой у меня в животе словно натягивались тугие струны.

На улице все дома казались вручную отретушированной фотографией; было уже слишком темно, чтобы различить красный на ставнях и снежную голубизну гортензий. Я направился к дому Делии, но остановился. На подоконнике кухонного окна горела толстая свеча. Делия ужинала с отцом. Они ели жареного цыпленка. Отец забавлял ее, заставляя свою порцию танцевать канкан.

Я присел на траву. Я понял, что не хочу им мешать. Я просто хотел удостовериться, что хотя бы в одном доме такое возможно.