Похищение Данаи

— Это для читателей и поклонников он поэт, а для жены — муж. Есть разница. Одно — завышенный тон на листе бумаги, а другое — в нормальной жизни. Представь, если б певец, возвратившись из театра, продолжал петь дома, разговаривая с женой!

— Саша не разговаривал дома в рифму!

— Еще не хватало! Все равно он эту границу не очень различал.

— Это и называется экзистенциальным существованием. Куда хуже, если б в стихах он был одним, а в жизни — другим.

— Ты, я вижу, была лицом заинтересованным в их конфликтах, — удивился я. — Мне казалось, что хотя бы из женской солидарности…

— При чем здесь женская солидарность? — возмутилась Галя. — Просто я люблю его стихи.

— Я тоже.

— Ты не знаешь новых. Он написал цикл антилюбовной лирики с легкоугадываемым адресатом.

— Вот видишь! Выходит, он черпал вдохновение из семейных конфликтов. Подзаряжал свою творческую батарею, которая, кто знает, без них давно бы уже села.

— У него есть даже стихотворение об убийстве жены.

— Ну и что с того! — не выдержал я. — То ты ее поливаешь, то на него убийство вешаешь.

— Дурак, — спокойно сказала Галя.

— Он написал его после убийства Лены? — спросил я.

— Нет, раньше.

— А милиции про этот стишок известно?

— Надеюсь, нет.

— Подозреваешь Сашу?

— Я этого не говорила. Совсем наоборот — на убийцу не тянет. Да и не из тех, для кого пусть лучше умрет, чем достанется другому. Хоть парочка еше та: истеричка и психопат, — сказала Галя, не отвечая на мой вопрос. — И как психанет, сразу же кота на руки и юрк в ванную. Чтоб успокоиться. Самотерапия. Уверен, что это снижает давление. А в ванной стихи сочинял. С котом вместе. Чем меньше печатали, тем лучше он писал.

— У него повышенное давление?

— Скорее подскакивающее. В стрессовых ситуациях. А Лена ему таковые создавала по нескольку раз в день. Ты хоть знаешь, как все произошло?

— В общих чертах. Саша стоял под душем, а когда вышел с полотенцем входная дверь настежь, на пороге лежит Лена. Кошмар какой-то.

— Кошмар, — согласилась Галя и добавила: — Она лежала в собственных экскрементах — при удушении, оказывается, происходит ослабление анального отверстия. Шейный позвонок был сломан. Вид неприглядный. Макабр.

— Ты так говоришь, как будто сама присутствовала.

Не очень понравилось, что Галя вдается в такие подробности, словно смакуя их.

— Знаешь, гоняться за женой с ножом, выясняя отношения, — это совсем не то же самое, что придушить ее, — сказал я. — Разве что в состоянии аффекта.

— Вот и я так думаю. Но учти — ни ты, ни я никогда не испытывали таких приступов ревности, как Саша. Одно — когда тебе изменяет любовница, которой ты тоже изменяешь, и совсем другое — когда ты водрузил бабу на пьедестал, а теперь подозреваешь, что она трахалась с твоим лучшим другом. У Саши, правда, есть одно оправдание, хотя оно как раз и подозрительно.

— Ну, то, что он сам винит себя в ее смерти. Что заперся в ванной сразу после скандала.

— Скандала?

— Очередного. Но ты прав: семейная ссора — еще не убийство. Пусть даже на этот раз, по его же словам, у них было хуже обычного. Вот он и заперся в ванной, хоть у них и был уговор не запираться.

— Уговор?

— Из-за кота. В ванной стоял кошачий унитаз.

— У них все тот же кот? Нервный такой сиамец?

— Нет, сиамец умер. От закупорки мочевого канала — камни в почках, а в результате интоксикация всего организма. Они в это время как раз выясняли отношения, не до кота было, вот и проморгали. Невинная жертва их параноидаль-ной сосредоточенности друг на друге. Потом попрекали друг друга его смертью. Пока не подобрали на улице нового — беспородный такой, дворняга, в боевых ранениях весь, ухо оторвано, но куда более управляемое существо, чем сиамец. Тот, как ни приду, прятался. А этот контачит, на колени вскакивает, трется, мяучит, кайф ловит.

— Странно, что он ничего не слышал, — возвратился я от кошачьих свойств к человечьим. — Ни звонка в дверь, ни криков.