И тут мне пришла идея, как следует поступить в таком случае. Спустившись с помоста, я приказал своим парням стаскивать туда тела всех убиенных эсесовцев, а местных жителей, которых в живых еще оставалось предостаточно, попросил натащить к этому помосту побольше сухих дров. Для гарантии мы вылили на эти дрова пару канистр дрянного синтетического бензина из баков автомашин, принадлежащих этим уродам. Огонь и только огонь может сделать так, чтобы эти твари даже случайно не возродились обратно к жизни. И когда ревущее пламя радостной очищающей волной взметнулось к небесам, из самой его середины раздался жуткий душераздирающий вой, который, впрочем, быстро затих. Это дело было сделано… Теперь же пора было вспомнить, что мы, собственно, пришли сюда для того, чтобы захватить и удержать мосты.
И вовремя. Вплоть до того момента, когда к нам подошел передовой броневой отряд наступающей русской группировки, мы успели отбить три вражеские атаки на мосты. Один раз это были чернорубашечники и два раза эсесовцы. Во время последней атаки нам даже пришлось вызывать воздушную поддержку. Русский зажигательный студень под названием напалм, с которым я познакомился в первый день нашего пребывания на фронте, тоже наилучшим образом подходит для уничтожения зомби, оборотней и прочей нечистой силы, тем более что лили его русские летчики на головы атакующих эсесовцев по принципу «кашу маслом не испортишь». Ту атаку мы отбили с большими потерями врага, а следующей уже не случилось, поскольку к мостам вышел передовой танковый отряд русских, после чего в деле была поставлена точка. Мы победили.
И только тогда я заметил, что та девка, которую мы спасли в последний момент от жертвенного алтаря, так и таскается за мной как привязанная и совершенно не желает отставать. Хорошо хоть одеться догадалась. Возьми, мол, меня с собой, Пит Гробеллаар, я тебе еще пригожусь…
– Итак, джентльмены, – произнес Рузвельт, когда его ближайшие помощники, расселись по своим местам, – если верить нашим военным, то Панамскую операцию можно счесть завершенной. Мистер Лехи, доложите более подробно о том, что там происходит.
– Мистер Президент, – сказал начальник личного штаба президента, – к настоящему времени наши солдаты контролируют всю зону Панамского канала – от городка Колон на Атлантическом побережье до форта Коббе на Тихоокеанском. Эта операция стоила нам более двадцати тысяч солдат и офицеров убитыми, пятидесяти тысяч ранеными, а также более ста самолетов, которые были сбиты японцами над зоной канала. Все наши солдаты, которые попали в плен в ходе захвата канала японцами, к моменту освобождения зоны канала были уже мертвы. Помимо этого, мы убили почти всех солдат и офицеров японского десанта, а также несколько десятков тысяч гражданских панамцев, общее количество жертв среди которых невозможно подсчитать. Самого Панамского канала как инженерного сооружения более не существует, он разрушен самым тщательным способом, и в немалой степени – нашими же собственными бомбардировками. Все важнейшие объекты подверглись полному разрушению, уцелели только общие контуры ложа канала, которое японцы просто не успели завалить. Канал необходимо строить заново, предварительно убрав в сторону обломки, и, по самым оптимистическим подсчетам, на это может потребоваться не менее трех лет. За такое же время и с такими же материальными затратами проще построить новый канал в Никарагуа, чем пытаться разобрать исковерканные руины в Панаме.
– Я вас понял, мистер Лехи, – тяжело вздохнув, сказал Рузвельт, – через три года война на Тихом океане, скорее всего, так или иначе закончится. Не позднее чем через год, покрошив в Европе гуннов в бефстроганов, дядюшка Джо развернется на восток и займется джапами. А вот тогда я узкоглазым котятам не завидую. Заматеревший русский медведь – противник могучий и безжалостный, а джапы прежде не раз доставляли ему неприятности. Вопрос только в том, где в это время будем мы, американцы, и какие дивиденды мы сможем получить с этой войны, которая стоила нам стольких потерь и унижений?
Адмирал Дэниэл Лехи пожал плечами.