Похищение Европы

– Тришкин кафтан, – прокомментировала Людмила Петровна. Катерина не обиделась: розовокудрая бывшая зэчка была единственной, кто ни на словах, ни в душе не презирал – и тем более не осуждал – ее стремление построить хорошую жизнь с помощью того, что Бог послал.

– Точно, – согласилась девчонка и оставила бесполезные попытки.

Так они прошли к стойкам паспортного контроля, сопровождаемые взглядами всей мужской половины временного населения аэропорта. Самые огненные взоры, конечно, устремлялись к голоногой Кате. Но и княжну не обделяли: хоть была она в достойном длинном платье, однако замечательные Евины пропорции проглядывали и сквозь него.

* * *

На контроле паспорта штампанули моментально: к туристам здесь привыкли. Разве что девушку Катю вежливо попросили переодеться, а когда она объяснила, что остальной ее гардероб принципиально от этого не отличается, сопроводили вместе со спутником в магазин «дьюти фри». Там вопрос был решен минут за двадцать. Из-за этих-то минут ни Катя, ни Михаил Иванович не увидели весьма драматических событий.

Таможенный пост первым беспрепятственно прошел Кефир. Второй шла Ева. Но остановилась, услышав странный тихий возглас теплоходной мисс Марпл.

– Бедняжка, – сказала старуха.

– Кто? – обернувшись, машинально спросила Ева.

– Ты, детка, – печально ответила Людмила Петровна. Ей действительно было чертовски грустно. – Не надо было тебе убивать людей. Нехорошо это.

– Что вы несете? – сразу потеряла бесстрастность княжна. Она лишь едва успела прочувствовать это сладчайшее чувство – наступающей безопасности.

– Ты знаешь, детка, что я несу, – спокойно сказала Евстигнеева и тяжело вздохнула.

Таможенник постучал карандашиком по поверхности стойки – мол, давайте, граждане, поторапливайтесь. Ева взяла себя в руки и пошла мимо офицера по «зеленому» коридору.

Тот остановил молодую женщину, и княжна, недоуменно качнув головой – ее почти никогда не досматривали на границах, – поставила чемодан на стойку. Но араб смотреть чемодан не стал. Принципиально не переходя на английский, который, конечно же, знал в совершенстве, он что-то гортанно выкрикнул и рукой показал на черную сумку.

– Хотите осмотреть сумку? – улыбнулась Ева. Ей стало спокойнее: в сумке лежали результаты порт-саидского шопинга, и никаких неприятностей принести их обладателю они не могли.

– Yes, mam, – вежливо согласился вышедший из дежурного офиса второй, с рацией у уха.

– Пожалуйста, – сказала княжна, кладя сумку на стойку. – Wait a moment. Сейчас дам ключик.

Вежливый офицер открыл Евиным ключиком блокирующий молнию замок и одним махом расстегнул сумку – аж застежка взвизгнула. Другой – видеокамерой, вынутой из-под стойки, – снимал каждый шаг процесса.

Мгновенно из сумки были извлечены две бумажные трубки, купленные Ефимом у папаши красивого мальчика Фуада.

– What is it? – спросил он у Евы.

– Я не знаю, – холодея, ответила та.

– Вы не знаете, что в вашей сумке? – улыбнулся теперь уже третий, понимающий и говорящий по-русски. Он вынырнул вообще из ниоткуда. – А сумка-то хоть ваша?

Перед бедной Евой, только-только выбравшейся из смертельной переделки, вновь замаячила плаха. И она, не в силах более сопротивляться, ухватилась за протянутый ей спасательный круг.

– Н-не знаю, – прошептала она. – Наверное, не моя. В моей этого не было.

– Чего – этого? – Третий был просто душка, с теплой улыбкой из-под щегольских черных усиков.

– Не знаю, – страдальчески скривилась княжна. – Трубочек этих. Я не знаю, что это может быть.

* * *

Врала княжна. Знала. Острым своим умом уже все сопоставила: и отлучку в туалет перед стартом, и отказ Ефима от полета, и жалость розоволосой старушки Евстигнеевой. Но тянула время, надеясь сама не зная на что.

А офицер доставал из сумки вещи. К некоторым из них были прикреплены товарные чеки, выписанные на Евино имя. Потом сверил багажную квитанцию на сумке с корешком, наклеенным в Евин авиабилет.

– Все-таки эта ваша сумка, мисс, – даже с сожалением сказал он. Мол – сочувствую, но долг превыше всего.

– Моя, – чуть слышно сказала княжна.

– А что в трубочках? – спросил таможенник.

– Я не знаю! – привлекая общее внимание, закричала бедная Ева. – Это Береславский подложил! Скотина! Сволочь! – Далее пошел набор идиом, которые не знал даже дипломированный офицер-переводчик.

* * *

На крик обернулся уже прошедший контроль Кефир. Почуяв жареное, быстро пошел прочь. Нельзя дружить с погибающими: все смертельные болезни – заразны.

* * *

– Вы нам про все подробно расскажете, – успокаивал Еву русскоговорящий араб. – Про… этого… Береславского, – все же сложные фамилии давались ему с трудом, – и про эти трубочки.

– Ну скажите же им! – в отчаянии обернулась Ева к Евстигнеевой. – Вы же наверняка видели, как он подкладывал эту дрянь! Скажите же им! – Она заплакала, размазывая тушь по щекам. У нее ломалась жизнь, собственная жизнь. Единственная жизнь! А это совсем другие ощущения по сравнению с теми, когда играешь чужими жизнями.

– Я спала, детка, – расстроенно сказала Людмила Петровна. – Да ты и сама все понимаешь!