Чарльз устроил ненужные разборки и оказался в итоге на улице. Здесь состоялась знаменитая сцена с раздвоением его личности, которую режиссер решил с помощью попеременного освещения. В конце концов, джентльмен решил просить у Сары нового свидания и в знак любви послал ей с жуликоватым посыльным бриллиантовую брошь, предназначавшуюся по замыслу Эрнестине.
В следующей сцене он объясняет Эрнестине, почему не может на ней жениться, но она не понимает серьезности его конфликта с отцом, зато тотчас вызнает, что у нее есть соперница. Дева использует все приемы — признание в любви, призывы к разуму, угроза подвергнуть Чарльза бесчестью, готовность тотчас отдаться, внезапный обморок — но Чарльз все же устоял и вышел из ее будуара навсегда. Тотчас он спешит в гостиницу к Саре и узнает, что эта девушка уехала в неизвестном направлении.
Следующая сцена отстоит от предыдущей на три года. Повзрослевший Чарльз (отпустил бородку и усы) идет по улице Лондона со своим другом и рассказывает ему о поисках Сары; как он искал ее вначале лично, потом через объявления в газете, потом с помощью детективов — но все было бесполезно. Вдруг ему пришло в голову, что она могла уехать в Америку и он отправился туда и объездил ее почти всю, давая объявления. Пару месяцев назад он вернулся в Англию и сегодня получил записку от миссис Рафвуд с приглашением посетить художественную студию прерафаэлитов. Странное приглашение! На что проницательный друг ему отвечает, что фамилия Рафвуд подозрительно похожа на Вудраф и ему, конечно, нужно туда идти.
Последняя сцена проходит в доме с большими окнами, стены которого увешаны портретами современных мужчин и женщин. Чарльз озирается в гостиной, как вдруг в нее стремительно входит изумительная молодая женщина, одетая в синюю расклешенную юбку с красным поясом и свободную блузку, а волосы ее коротки и уложены в феерическую прическу, которой трудно подобрать название.
— Здравствуйте, Чарльз, — говорит она и лишь тогда он узнает в ней бывшую гувернантку Сару….
В финале (встреча Чарльза со своей двухгодовалой дочерью) зал встал в едином порыве и стал бурно аплодировать, а клакеры (куда без них в любом театре) стали требовать на сцену автора. Макс повернулся к Элизабет, та бодро ему подмигнула и толкнула к выходу из ложи. В итоге он оказался в толпе артистов за кулисами и вышел вместе с ними на сцену "на бис".
— Какой молоденький автор! — воскликнула некая матерая театралка, все захлопали еще громче и понесли к сцене цветы.
Глава тридцатая. Рождественский праздник в Бургтеатре
Пресса у спектакля была вполне благожелательной, а в некоем журнале, бывшем под патронажем богатой дамы, вышла восторженная статья, в которой особо превозносилась актриса Анна Мориц и ее модерновая прическа. К парикмахеру Пфальцу пошли ходоки — дамы и собратья-парикмахеры. Первых он от всей души "доил", а вторых до поры посылал, но в конце концов продал свой секрет за очень немалые деньги — с каждого собрата. Совесть у него была и потому он поймал Макса в театре и предложил половину прибыли: около пяти тысяч крон.
— Деньги мне сейчас кстати, — просто сказал Макс, пожал Пфальцу руку и пошел на почту — отправить перевод в Париж на имя Агаты Ауэршперг, которая сообщила о каких-то осложнениях в лечении Саши и продлении срока его госпитализации.
Пьеса тем временем прошла через горнило второго спектакля (через неделю), потом третьего (с интервалом в две недели) и обрела стабильное место в репертуаре 1907–1908 годов. С каждого спектакля Городецкому потекли и денежки приличные. А еще к нему зачастили журналисты с просьбой дать интервью и походя ответить на те или другие современные темы. И он отвечал да так ловко и ново, что журналисты пошли к нему по второму кругу.
Незаметно подошел праздник Рождества Христова, который австрийцы отмечали истово и артисты Бургтеатра тоже, пригласив в свой круг Максима. Он с удовольствием согласился — тем более, что в Вену вернулся князь Кински, который был не раз изобличен в порочных связях, но жену просил ее связи не афишировать. Просторный театральный буфет был использован для застолья, а вестибюль с мозаичным полом — для танцев и представлений. Артисты, конечно, не могли обойтись без лицедейства и подготовили для начала праздничного вечера ряд шутливых номеров. Втайне от всех подготовил номер и Макс, записавший по такому случаю грампластинку (сколько денег это ему стоило!), а также сшивший в ателье себе наряд.
Первым номером стала знаменитая сцена с рождением Христа в вертепе. Зрители, расположившиеся вдоль стен вестибюля (дамы на стульях) сразу встретили аплодисментами беременную Марию, которую свел по лестнице Иосиф, осыпая упреками:
— Как я недоглядел за тобой, не понимаю. Ты ведь из дома не отлучалась! И вот на тебе, выросло такое пузо!
— Я говорю тебе, ко мне часто прилетал голубок! Такой миленький, чистенький, невинный! Я не удержалась и несколько раз его поцеловала. Так, видимо, и зачала….