Похищение лебедя

Роберта нигде не было видно, и от этого во мне что-то сжималось, но возникало и странное чувство облегчения, словно я чудом не врезалась в стену. Он мог уехать спозаранок, ведь до Северной Каролины добираться долго. Караван машин вытягивался по подъездной дорожке, многие с наклейками, два огромных старых автомобиля битком набиты художественными принадлежностями, одна машина разрисована вангоговскими вихрями и звездами, из окон машут руками, кричат друг другу на прощанье. Я загрузила свой грузовичок и решила переждать, а пока пройтись в лес, в ту сторону, куда я еще не ходила: там было достаточно тропинок, чтобы погулять минут сорок, не заходя слишком далеко. Мне понравился подлесок с обросшими лишайником еловыми сучьями и косматыми кустами, с просвечивающим за деревьями полем. Когда я вышла из леса, пробка уже рассосалась, остались только три или четыре машины. Одну из них загружал Роберт, я и не знала, что он приехал на маленькой синей «хонде», хотя могла бы поискать номера Северной Каролины. Его метод укладки, как видно, заключался в том, чтобы побросать все за задние сиденья, не утруждаясь упаковкой в коробки или ящики. На моих глазах он втиснул туда какую-то одежду, книги, складной табурет. Мольберт и упакованные холсты он заботливо уложил первыми, а все остальное, кажется, использовал как мягкую прокладку. Я собиралась молча прошагать к своему грузовику, но он обернулся, увидел меня и остановил.

— Мэри… уезжаешь?

Я подошла к нему: ничего не смогла с собой поделать.

— Как все.

— Только не я.

Меня удивила его ухмылка — заговорщицкая усмешка подростка, украдкой выбравшегося из дома. Он выглядел свежим и радостным, волосы стояли дыбом, но еще поблескивали, словно недавно из-под душа.

— Я проспал, а когда проснулся, решил поработать.

— Сходил?

— Нет, сейчас пойду.

— Куда?

Во мне почему-то просыпалась ревность и раздражение — непричастность к его тайному счастью. Хотя какое мне дело?

— Тут, в сорока пяти минутах ходьбы, край заповедника выходит прямо к побережью. У бухты Пенобскот. Я заметил, когда подъезжал.

— Тебе ведь еще до Северной Каролины добираться?

— Точно. — Он скомкал серый флисовый джемпер и вытер им ножку мольберта. — Но у меня еще три дня на дорогу, а я, если поднажму, уложусь в два.

Я стояла, не зная, что делать.

— Ну, удачи тогда. И удачно доехать.

— А ты не хочешь со мной?

— В Северную Каролину? — глупо спросила я.

Мне вдруг представилось, как я еду с ним до дома, вижу его домашнюю жизнь, темноволосую жену — нет, темноволосой была дама на его картинах — и двоих детей. Кто-то из наших говорил, что у него уже двое.

Он засмеялся:

— Нет-нет. Поработать. Ты очень торопишься?

Меньше всего на свете мне хотелось «торопиться». Он улыбался такой теплой, дружеской, обыкновенной улыбкой. Что тут опасного?

— Нет, — медленно проговорила я. — У меня тоже еще два дня в запасе, а я, если поднажму, уложусь в один.

Я тут же подумала, что для него это должно прозвучать как предложение, что я и ночь присчитала, а он, может быть, ничего такого не думал, и лицо у меня загорелось. Но он как будто не заметил.

Так мы провели день, работая рядом на берегу к югу от… ну, не важно, это мой секрет, а в Мэне все равно почти все побережье живописно. Бухточка, выбранная Робертом, оказалась действительно прекрасна: каменистое поле, поросшее кустами голубики, летние цветы на краю обрыва и груды плавника, пляж из мелкой и крупной гальки, море, разбитое темными островами. Яркий, жаркий, ветреный день на берегу океана, таким во всяком случае он мне запомнился. Мы установили мольберты среди серых, зеленых, розовато-лиловых камней и писали воду и изгибы береговой линии: Роберт после заметил, что берег там похож на побережье Норвегии, где он побывал после колледжа. Я сохранила это в своем очень скудном досье на него.

Однако в тот день мы мало разговаривали, больше стояли в паре ярдов друг от друга и молча работали. У меня хорошо получалось, несмотря на мою раздвоенность, или, может быть, благодаря ей. Я отвела себе полчаса на первый холст — маленький — работала быстро, держала кисть как можно легче, ради опыта. Вода была темно-синей, небо — почти бесцветным сиянием, пена на краю прибоя цвета слоновой кости: теплого, живого оттенка. Роберт мельком глянул на мое полотно, когда я сняла его и поставила к камню сушиться. Я поняла, что меня не раздражает его молчание — он был уже не учителем, а просто спутником.

Над вторым холстом я работала медленнее, и к тому времени, когда мы прервались на ленч, закончила только фон. В столовой мне великодушно позволили запастись бутербродами с яйцом и фруктами. У Роберта, похоже, ничего с собой не было, и думаю, если бы я не поделилась, он бы остался голодным. Закончив, я вытащила тюбик крема от загара и намазала лицо и руки: ветерок налетал прохладными порывами, но я чувствовала, что уже начинаю обгорать. Я предложила его и Роберту, но он со смехом отказался.

— Не все здесь такие нежные.