— Ах, ты не знаешь! Это же новый прокурор у Путина. Ну, тот, который схватил Гусинского и отволок в Бутырку. Гусинский откупился. Дал много денег, и его отпустили. За деньги отпустят хоть кого. Ты бы лучше сказал мне комплимент, что похудел, стал моложе, а ты только и знаешь: толстый, толстый… Ты мне скажи: ты можешь дать своему Мише миллион или два, а лучше сто миллионов? Тебе это ничего не стоит. Я знаю. Я был у Романа, твоего банкира, — он тоже мой друг, и он сказал: Олег может все.
— Роман обещал мне молчать как рыба и хранить тайну вклада. Я приеду в Москву и намылю ему шею.
— Ничего не надо мылить. Роман молчит, а если кое–что сказал мне, то его можно понять. Мы так устроены: друг другу помогаем. Вы, русские, один другого топите, а мы помогаем. Вас много, вас никто не жалеет, вы и себя не жалеете, а если нас мало и кругом антисемиты, то как же мы должны поступать?.. Нет, нет — ты ничего не говори Роману. Так будет лучше — и для тебя и для меня.
Кахарский стал понемногу приходить в себя, осторожно опустил на диван свою многопудовую тушу и остановил взгляд на стоявшей возле Каратаева Катерине. И, не спуская с нее глаз, спросил:
— Это твоя жена или как?
— Или как! — ответила Катерина. — А вам и это надо знать? Вы лучше предъявите документы и скажите, кто вам дал наш адрес, как вы сюда попали?
— Документы?.. Вам?.. Зачем?..
— Я майор российской милиции. Предъявите документы.
— Майор?.. В таком халатике?..
И — к Олегу:
— Скажи ты мне, пожалуйста: что здесь происходит? Я схожу с вертолета, у меня отбили там все кишки, а она спрашивает документы. Так разве поступают культурные люди?..
Каратаев взял Катерину за руку, тихо и ласково проговорил:
— Это мой приятель. Я с ним разберусь сам.
И к Михаилу:
— Как вы тут очутились? Мы должны знать.
Кахарский всплеснул руками:
— Олег! Ты такой же дурной, как был в Америке. Если к тебе прилетел Миша, то это хорошо. Мне дал вертолет самый страшный олигарх России Сеня Беленький. Там возле вертолета его задержал какой–то ваш генерал из органов и качает права. Но скажи ты этому генералу: можно ли качать права, если это Сеня Беленький?..
— Но как узнал наш адрес этот твой самый страшный олигарх?
— Ах, Олег! Но что же может остановить Сеню, если он захотел?.. Да ему стоит свистнуть… У него деньги! А к тому же он — Сеня Беленький. У нас везде свои люди. А если это было бы не так — ты бы убежал из Америки?.. Ты бы сидел там за решеткой и считал на своем компьютере то, что надо американцам. Но ты попросил меня, и я все сделал. Здесь тоже — попросишь меня, а я Сеню Беленького и ты получишь все, что хочешь. Он может сделать и такое, что сам ваш новый президент, который тоже недавно был подполковником, будет стоять в дверях и никого к тебе не пускать. А Жириновского посадят на цепь у калитки, и он будет лаять. Он же тоже наш человек. А мы что скажем своему человеку, то он и будет делать. Дисциплина! У вас она только в армии, а у нас — везде.
— Но чего от меня нужно твоему Сене Беленькому?
— А ты не знаешь?.. О, байрам ол! Знаешь ты, да только притворяешься.
Михаил потянул за рукав Каратаева, посадил его на диван, а на Катюшу замахал рукой:
— А ты иди подальше, иди, я буду секрет говорить.
И на ухо Олегу зашептал:
— Сто миллионов! Всего сто миллионов.
Огляделся вокруг — нет ли кого рядом? — придвинулся к Олегу, горячо и мокро засвистел на ухо:
— У него девятьсот миллионов, а ему надо в клуб миллиардеров. Там, если не хватает и одного миллиона, не берут. А он хочет. Сильно хочет. Ну, что тебе стоит?.. Ты возьми сто миллионов у одного еврея и передай их на счет другого еврея. Ха–ха!.. Забавно. Вчера я был в синагоге и там слышал анекдот. Один еврей спросил у генерального прокурора: «А если я при исполнении нового гимна не буду стоять? Что тогда?..» Прокурор на это сказал: «Будешь сидеть». А теперь у меня для них есть анекдот. А?.. Как ты из одного еврейского кармана переложил в другой еврейский карман. Такое даже мы не умеем. Реби мне скажет: приведи этого парня, который выдернул из банка сто миллионов и никто его не поймал. Мы на него посмотрим. А?.. Ты пойдешь со мной в синагогу? Там есть такой наш реби, которому сто семь лет. Говорят, у вас в Петербурге есть доктор, которому девяносто шесть, а он все работает. У нас тоже есть. И такой, которому сто семь лет. По секрету тебе скажу, что ему нет и восьмидесяти, но он говорит, что сто семь. А кто проверит? Он родился в Жмеринке, и никто не написал, что родился еще один еврей. Вот он и говорит. И все верят. И идут к нему, и несут много денег. Такое умеем только мы: из ничего делать деньги. Ваш хирург из Ленинграда тоже мог бы сказать: мне сто десять лет! И тогда бы люди платили деньги только за то, чтобы на него посмотреть. Но он не сказал, потому что русский. Так ты сделаешь Сене сто миллионов?..