Похищение свободы

— А что они могли сказать? — пробормотал Рафаэль таким тоном, что я сразу понял; не стоило задавать ему этот вопрос.

Тогда я еще не входил в состав руководства, и, следовательно, меня это не касалось. Какой же он формалист! Подумать только: мы сидим в одной лодке, а нас уже обвиняют во фракционности…

— Ни Леонардо, ни Виктор не могли ничего возразить, потому что с субботы их никто не видел.

— Как это понимать?

— Так и понимать: их похитили так же, как меня, но меня вот освободили, а им счастье не улыбнулось. Мы, очевидно, не только их недосчитаемся…

Будучи не в силах сдержаться, я вскочил со своего места. Черт возьми, в то время как мы полагали, что можем торжествовать, нас подстерегал такой удар… Мои подозрения в отношении Рафаэля окончательно развеялись: ведь его похитили в то же самое время! Следовательно, удар по левым силам был спланирован заранее и умышленно нанесен перед выборами, когда армия и полиция оставались в своих казармах и представителям хунты было нетрудно сделать вид, будто их вины в этом нет. Бесследно исчезли не только Виктор, Леонардо и другие представители старой гвардии, но и левые революционеры — всего более двадцати человек, как сообщил Рафаэль…

Руководство партией временно возглавил Бернардо. Меня и еще двух товарищей срочно избрали в состав Центрального Комитета, чтобы хоть как-то залатать образовавшуюся брешь…

Но что мы должны были делать?

Лишь 15 марта, то есть спустя девять дней после выборов, были обнародованы их результаты. Из 458 тысяч оказавшихся действительными голосов 201077 было подано за либерала — профессора Мендеса, декана моего факультета, оставшиеся голоса поделили между собой представитель умеренных Агилар, начальник моего отца, и представитель крайне правых полковник Пансиано. После долгого перерыва старый конгресс, все еще находившийся в руках реакции, странным образом проголосовал за М., хотя он из-за широкомасштабных подтасовок результатов выборов в провинции не получил абсолютного большинства. Согласно конституции это давало право конгрессу проголосовать и за А., набравшего 146000 голосов, то есть оказавшегося по числу голосов вторым.

Все это выглядело слишком подозрительно, но газеты уже раструбили на весь мир о том, что победу в нашей стране одержали левые силы.

В действительности же М. заменил своего брата, который ушел из жизни при загадочных обстоятельствах в тот самый момент, когда революционно настроенные левые уже жаловались на исчезновение 28 своих товарищей. Поиски пропавших не были скоординированы, каждый пользовался своими источниками и искал прежде всего своих людей без всякой надежды на положительный результат.

Вот в какой обстановке собрался на свое заседание Центральный Комитет. Давление, которое мы испытали извне, приглушало противоречия, однако действия правого крыла не оставляли никаких сомнений в том, что «оно, как только могло, старалось сделать выборы демократичными», в то время как мы обвиняли либералов в причастности к последним преступлениям военного режима и старались разоблачать их альянс с диктатурой. Бернардо пытался смягчить остроту отношений, заклинал крепить единство партии. «Факты позволяют нам, товарищи, утверждать, что наша сила заключается в сплоченности», — уверял он, но его не очень-то слушали. Однако, когда я сказал, что нам следовало бы обсудить исчезновение двадцати восьми товарищей, меня грубо оборвали. Лишь Бернардо взял меня под защиту — он был великодушен.

Я замолчал, решив, что с меня хватит. Как и в январе, мы были вынуждены капитулировать перед теми, кто не привык слушаться советов.

Из-за болезни Рафаэля пришлось собраться у него.

— Ты даже рта не раскрыл, — бросил он мне упрек, когда я уходил последним. — Зачем тебя ввели в состав комитета?

— Я не принадлежу к числу тех политиков, которые не закрывают рта, — возразил ему я.

* * *

Через день я делал доклад в своей группе. Чтобы не пасть в глазах Бланки, я умолчал о своем жалком дебюте. Она же ни на минуту не спускала с меня глаз, вся обратившись в слух. И мне подумалось, что, если бы ее избрали в состав ЦК, она была бы там намного полезнее, чем я. Она много знала и умела использовать свои знания в нужный момент. Мне же нередко не хватало аргументов как раз тогда, когда они были нужны.

— С точки зрения идеологии мы отдаем себе отчет в том, что наша организация — объединение неестественное и неустойчивое… — говорила Бланка. — Не стоит обманывать себя, товарищи, руководить революционными акциями народа так, как следовало бы, мы все еще не научились. Наша сила в мужестве наших бойцов, в решительности наших командиров, в тех финансовых средствах, которыми мы располагаем, но не в нашем единстве с народом. А нам предстоит добиться такого положения, чтобы наша партия стала генеральным штабом революционной войны…

Однако словесную дуэль выиграла на этот раз Микаэла. Она выступила с конкретными предложениями запросить о судьбе пропавших товарищей Студенческий союз, Совет профсоюзов, Комитет по защите прав человека, Международный Красный Крест и даже Совет кардиналов.