Похищенная

Сарай был сделан из металла, — чтобы в него не могли попасть дикие звери, — и под одной из стенок стояла большая морозильная камера. В глубине шумно тарахтел какой-то механизм, думаю — генератор, рядом с ним находился насос — видимо, для водяной скважины. Вдоль противоположной стены выстроилось шесть больших красных бочек с надписью «ДИЗТОПЛИВО». Рядом с ними стоял бак с жидким пропаном. Никаких дров я здесь не заметила и поняла, что они сложены где-то в другом месте. В воздухе пахло тяжелой смесью запахов нефти, газа и оленьей крови.

Он перебросил веревку, привязанную к задним ногам оленя, через поперечину под потолком, а потом мы вдвоем подтянули тушу вверх, пока она не повисла над полом. Будет ли и мое тело однажды болтаться здесь точно так же?

Я думала, что на этом все закончено, но он принялся точить нож, и меня начало безудержно трясти. Поймав мой взгляд, он продолжал размеренно двигать ножом по камню. На губах его гуляла широкая улыбка. Примерно через минуту он остановился и поднял нож.

— Как ты думаешь? Он достаточно острый?

— Достаточно… для чего?

Он направился ко мне. Я схватилась руками за живот и, спотыкаясь, неловко попятилась назад в своих резиновых сапогах.

Он остановился и со смущенным выражением на лице спросил:

— Да что с тобой такое? Мы просто должны содрать с него шкуру. — Он сделал надрез вокруг каждой лодыжки, затем взялся за ногу. — Не стой просто так, берись за другую.

Мы начали скатывать шкуру вниз. Иногда ему приходилось подрезать мясо ножом, чтобы она отделялась легче, но в основном только в самом начале, а когда мы дошли до основной части туши, шкура слезла просто, словно кожа после ожога под солнцем.

Когда она снялась полностью, мы скатали ее и положили в морозильную камеру. Потом Выродок поставил меня снаружи, так, чтобы он мог меня видеть, а сам поднял бензопилу, отнес ее в сарай и запер его на замок. Я спросила, что он собирается делать с внутренностями и головой, и он ответил, что займется этим позже.

Когда мы вернулись в дом, он заметил, что я дрожу, и сказал, чтобы я села у огня и согрелась. Наш разговор, похоже, нисколько его не расстроил. Я подумала, не спросить ли, не убил ли он кого-нибудь еще, но при мысли о возможном ответе желудок мой сжался. Вместо этого я сказала:

— Можно мне помыться? Пожалуйста!

— А что, пришло время приема ванны?

— Нет, но я…

— Тогда мой ответ тебе известен.

Весь остаток дня я ходила перепачканной в крови оленя. Кожа моя чесалась, но я старалась не думать об этом, старалась не думать ни о чем — ни о крови, ни о мертвом олене, ни об убитых отцах. Я сосредоточилась на огне и просто следила за тем, как танцуют языки пламени в камине.

Позже этой ночью, когда Выродок уже начал засыпать, он вдруг произнес:

— Я люблю котов.

Этот убийца, садист и извращенец любит котов? Из моего горла рвался истерический хохот, но я в темноте крепко зажала рот рукой.

Сеанс одиннадцатый

— Должна вам сказать, док, в последнее время у меня такое чувство, что мои дела идут очень неплохо. Вчера после обеда я хотела просто заползти обратно в постель, но вместо этого взяла Эмму за поводок и потащила ее гулять на берег моря, к воде. В отличие от наших обычных походов в лес, специально рассчитанных так, чтобы мы гарантированно не встретили по дороге ни единой живой души.

А теперь мы вроде как вышли в общество. Эмма, по крайней мере: она испытывает слабость к маленьким собачкам, ей обязательно нужно остановиться и поцеловаться с ними.

С большими — когда как, но стоит показать ей пуделя, и она уже вне себя от совершенно щенячьего восторга. Мне удавалось избегать большинства пересечений с людьми, — проходя мимо, я задумчиво смотрела куда-то вдаль, на собак или себе под ноги, дергая Эмму за поводок, чтобы поторопить ее, — но когда она настояла на встрече с пробегавшим коккер-спаниелем, я остановилась и фактически ввязалась в беседу с его владельцами, пожилой супружеской парой. Это был обычный для собачников треп. Как зовут пса? Какой у него нрав? Сколько лет? Но, черт побери, док, всего каких-то пару недель назад я скорее затолкала бы этих людей в море, чем согласилась общаться с ними на любом уровне.

Когда я только вернулась, мне пришлось некоторое время жить у матери, потому что мой дом был сдан в аренду, и, честное слово, я почувствовала большое облегчение, когда узнала, что они его не продали, — это просто была еще одна ложь, которой накормил меня Выродок. К счастью, я испытывала параноидальный страх когда-нибудь потерять свой дом, поэтому все комиссионные за продажу домов складывала на отдельный счет, так что у меня в банке были деньги, которых хватало на выплаты по закладной на год вперед. Ипотечный банк просто продолжал снимать полагающиеся ему платежи, из месяца в месяц. Я думаю, когда мой банковский счет иссяк бы, они просто лишили бы меня права собственности на дом.

Я спросила у мамы, где мои вещи, и она ответила: