Похищенная, или Красавица для Чудовища

Совсем не удивилась, обнаружив ту запертой. Только еще больше разозлилась. Принялась толкать створку, остервенело дергать за ручку, даже в сердцах ударила по деревянной преграде ногой. Приходилось признать: двери в Блэкстоуне были сделаны на совесть. Мишель заскрежетала зубами, чувствуя, что еще немного, и взорвется от переполнявших ее эмоций. Ярость, обида, злость искали выход и, не находя, кружили ей голову, сводили с ума.

У Мишель возникло непреодолимое желание что-нибудь расколотить. Фаянсовый кувшин, например, что стоял на туалетном столике. Или вон ту вазу на каминной полке, в которой желтели срезанные утром полевые цветы.

Лишь чудом справилась с искушением, строго наказав самой себе:

– Даже не думай! Разбудив этого мерзавца, сделаешь только хуже.

Распахнув ставни, Мишель окунулась в синюю, полную запахов и звуков ночь. Разочарованно поджала губы – вариант с прыжком приходилось отмести сразу. Она, конечно, мечтает исчезнуть из этого проклятого места. Но только сбежать домой, а не отправиться в лучший мир.

Растущая луна, еще не полная, но уже имевшая округлые очертания, светила высоко в небе в мутном дымчатом ореоле. Серебрила кроны деревьев, зелеными арками смыкавшимися над подъездной аллеей.

Мишель принялась теребить прядь волос, сосредоточенно размышляя. Перелезть через ворота ей труда не составит. А вот спуститься по дереву, уповая на свою гибкость и удачу, было рискованно. Еще рискованнее бежать через лес, через болота в Лафлер. Настоящее безумство! От одной только мысли оказаться глубокой ночью в глухой чаще на нее волна за волной накатывала паника. Но еще большим безумием было бы оставаться здесь и сидеть сложа руки. Превратиться в игрушку, в рабыню для Донегана. Ведь как раз эту позорную участь он для нее и уготовил.

Почувствовав, как снова внутри все вскипает от гнева, Мишель тряхнула головой. Нет, она не будет играть по его гнусным правилам! Сегодня же распрощается с Блэкстоуном! А потом сделает все возможное и невозможное, чтобы расторгнуть помолвку негодяя и ее сестры.

Если раньше Мишель мечтала об этом ради себя, то теперь у нее появился куда более веский повод, нежели собственная влюбленность.

«Нечего делать Флоранс замужем за Донеганом! – решила она. – Да еще и в этом жутком, мрачном поместье».

Найдет себе жениха получше.

И она, Мишель, тоже найдет. Потом. Когда сбежит отсюда и успокоится. И боль, дурацкая, не желавшая никак стихать боль перестанет точить ей сердце.

– И почему я не обратила внимания на слова Мари Лафо? – ворчала она, подвязывая длинную пышную юбку, чтобы не мешала спускаться по дереву. – Ведь действительно же животное… Уф! Так бы и повыдергивала ему клыки. И руки бы поотрывала, чтобы больше не смел до меня дотрагиваться!

Нашарив в темноте туфли, обулась.

В детстве Мишель была бойкой, непоседливой девочкой. Предпочитала игре с куклами общество мальчишек-рабов. Они научили ее и бегу с препятствиями, когда вместе удирали с соседской фермы, где обчищали фруктовые деревья, и лазанью по тем самым деревьям, и много чему еще.

И сейчас Мишель мысленно благодарила друзей детства за то, что в свое время помогли ей преодолеть боязнь высоты. Произнеся короткую молитву Всевышнему, она оглянулась на комнату, в которой испытала самые счастливые и самые ужасные мгновения в своей жизни. Пожелав больше никогда сюда не возвращаться, перекинула через подоконник одну ногу, за ней другую.

Стараясь не смотреть вниз и не думать о том, сколько же ярдов отделяют ее от земли, начала осторожно спускаться по старому дубу, мечтая о том, что уже к утру окажется дома.

Выдернет из вольта иголку и будет вспоминать о днях, проведенных в Блэкстоуне, как о страшном сне.

Умирая от страха, покрываясь от напряжения испариной, Мишель переступала с ветки на ветку. Внизу темнели кусты чубушника, в жаркое время года облачавшиеся в белоснежное убранство из крошечных, сладко пахнущих цветов.

Интересно, если сорвется, кусты смягчат удар от падения? Хотя бы чуть-чуть. Или ее бесславно вернут в треклятую комнату уже с переломами. Может, когда превратится в обмотанную бинтами мумию, Гален потеряет к ней интерес.

И тем не менее проверять, так это будет или нет, Мишель не хотелось.

– Ты мне заплатишь, Донеган! Заплатишь за все! – словно молитву Всевышнему, только воинственно шипя сквозь зубы, повторяла Беланже.

Решила, что будет справедливо столь сильное чувство, как любовь, огненным цветком распускавшееся у нее в груди, обратить в полярно противоположное, такое же всепоглощающее и жгучее.

Ненависть.

– Я тебе покажу, как похищать и удерживать силой леди! – Неосторожный шаг, и под ногой предательски хрустнула ветка.

Тоненько вскрикнув, Мишель сорвалась с дерева. Благо полет оказался коротким, а приземление прошло почти безболезненно. Лишь тоненькие веточки, густо усеянные молодой листвой, неприятно царапнули кожу.

– Ай! – Мишель тут же сжала губы, вспомнив, что у нее в самом разгаре побег. Нужно быть предельно осторожной и стараться не шуметь.