Похищенная, или Красавица для Чудовища

Немного посидев в беседке, приведя в порядок мысли и чувства, Мишель тоже решила вернуться в дом и поискать служанку, разговор с которой вчера прервал управляющий.

Вечно появляется в самый неподходящий момент!

Рабыня обнаружилась в бельевой: раскладывала по полкам стопки накрахмаленного до хруста постельного белья. При виде Мишель пугливо вздрогнула и отвернулась, сделав вид, что расправляет на сложенной квадратом простыне невидимые глазу складки.

– Мы не договорили вчера.

– Не гневайтесь на меня, госпожа, – замямлила женщина. – Просто, увидев вас одну, без сопровождающих, я очень испугалась. Все же вы мне не чужая. Что скажут люди, когда узнают, что вы гостите у Донеганов? Мисс, лучше уезжайте. Скорее уезжайте.

Как соль на рану.

Мишель вспыхнула:

– Обойдусь без твоих советов!

– Пожалуйста. – В голосе рабыни слышалась мольба.

Разумом Мишель понимала, что женщина права, но как же ей не нравилось, когда кто-то тыкал ее носом в ее же ошибки! Тем более какая-то там служанка.

– Сама разберусь, – буркнула строптивица и поспешила прочь.

За обедом Гален отсутствовал, а потому очередное общение с будущими родственницами превратилось для Мишель в самую изощренную пытку. Катрина и Аэлин умели колоть словами, а Мишель была слишком поглощена своими переживаниями, чтобы обороняться.

Сославшись на головную боль, она покинула столовую, не дождавшись десерта. Надеялась, что послеобеденный сон вернет силы и присутствие духа, но уснуть не получилось. Мишель вертелась в постели, неспособная найти облегчение даже в коротком забытье.

Чувствуя, что задыхается в этой комнате, в этом доме, поднялась и, стараясь не шуметь (Катрина и Аэлин наверняка спали), отправилась вниз. Оказаться в беседке, окруженной зеленью клумб, – это было единственное, чего она сейчас желала.

В холле, пол которого был расчерчен, словно шахматная доска, черными и белыми квадратами, Мишель остановилась. Дверь, что находилась справа, вела в огромную гостиную, в которой, если вынести мебель, можно было устраивать балы и приглашать на них всех соседей. Слева располагалась библиотека, в которую Мишель еще не успела заглянуть.

Створки были приоткрыты, и из библиотеки доносились громкие голоса. Гален и Катрина то ли ругались, то ли спорили, а когда Мишель поняла, кто явился яблоком раздора, на цыпочках подкралась к двери, понимая, что просто не сможет сейчас уйти дышать свежим воздухом.

– Ты должен избавиться от нее!

– Я сказал – нет!

Гален чуть ли не рычал, Катрина уже почти визжала:

– Сумасшедший! Ты должен жениться на Флоранс! Должен! Я не хочу умирать! Неужели ты пожертвуешь мной и Аэлин ради сиюминутной слабости?!

Мишель задержала дыхание, а в следующее мгновение почувствовала, как земля уходит из-под ног и сердце, не выдержав острой, испепеляющей боли, останавливается.

Короткая, едва различимая усмешка и фраза, приговором прозвучавшая для нее:

– Конечно нет. Поиграюсь, а когда надоест, отправлю обратно. Ты же знаешь меня, сестренка. Семья превыше всего.

Глава 10

Мишель стояла, забыв, как дышать, и не могла заставить себя сдвинуться с места. В голове противно шумело, мысли путались. А сердце, замерев на какую-то долю секунды, вдруг снова пустилось вскачь.

Когда она услышала гневное:

– Отец прибьет тебя!

Дробь каблуков, заглушаемая ворсом ковра: отчитав брата, мисс Донеган спешила покинуть библиотеку. Мишель и сама не поняла, как сумела сбросить оцепенение. А следом и туфельки, чтобы производить как можно меньше шума. Птицей взлетев по лестнице, добежала до конца коридора и, только оказавшись в гостевой комнате, дала волю слезам. Глаза затянула туманная пелена, и в голове клубилось нечто подобное. Мишель чувствовала, как вокруг нее и в ней сгущается тьма, поглощая то яркое, пламенное чувство, которым она жила последние месяцы.

Всего несколько минут назад она была счастлива. И пусть это счастье омрачалось тревогой за собственную репутацию, то, что Мишель испытывала сейчас, ни в какое сравнение не шло с прежними переживаниями. Ей казалось, что в груди у нее поселился маленький злобный человечек с крошечным, но оттого не менее острым копьем, которым он снова и снова колол ей сердце, и эта боль сводила с ума.

Хотелось кричать, но даже будучи в состоянии, близком к истерике, Мишель понимала, что не может себе этого позволить. Не здесь и не сейчас. Потом, когда окажется дома, вволю наревется на груди у матери, согреется в ее теплых, нежных руках. А сейчас единственное, что она могла себе позволить, – это броситься на кровать и, уткнувшись лицом в подушку, беззвучно рыдать.

Спустя час или, может, два, когда слез больше не осталось, Мишель заставила себя подняться. Мозг, пытаясь справиться с горьким разочарованием, хоть как-то притушить боль, подсовывал назойливую мысль: может, Гален солгал Катрине? Солгал, лишь бы отделаться от этой липучки.

И тут же на смену столь обнадеживающему предположению, проливавшему бальзам на истерзанную душу, приходило другое. Болезненное, но, увы, более правдоподобное: приворот разжег в нем похоть и страсть, а любви в сердце Галена Донегана отродясь не было.