Похищенная картина. Убийство у школьной доски. Обожатель мисс Уэст. Рубины приносят несчастье

— Да, — согласился подпоручик. — С этой лестницей и с молотком больше всего трудностей. Одно противоречит другому. Посмотрим, что скажет второй поклонник кинозвезды.

В отличие от своего друга, Яцек Пацина не пытался хорохориться. Был напуган, вел себя скромно и вежливо. Отказался от предложенной сигареты, сел на краешек стула. На вопросы отвечал тихим голосом.

— Во сколько вы пришли в «Карлтон»? Я имею в виду, в первый раз?

Лыжник еще больше смутился, долго молчал и с трудом выдавил:

— В пятнадцать минут девятого.

— Поднимаясь на второй этаж, кого-нибудь встретили?

— Нет. Только телевизор страшно хрипел. Я заглянул в салон. Инженер Жарский с ним возился, но меня не заметил.

— Что вы делали в комнате пани Захвытович?

Яцек совсем сконфузился.

— Я хотел ее уговорить не ходить на танцы, — прошептал он. — Чтобы мы у нее остались. У меня сегодня охоты не было идти к «Ендрусю».

— Ты так любишь беседовать о литературе и кино? — съязвил подпоручик. — Вы же условились с Гене-ком Шафляром пойти втроем.

— Да, но если б она согласилась остаться дома, Тенек не стал бы злиться. Тенек — свой парень. Зося его не интересует. У него столько баб из отдыхающих, прямо отбою нет.

— А на тебя они и не глядят? — рассмеялся подпоручик Климчак.

Пацина покраснел.

— Может, и глядели бы, да мне пани Зося очень нравится. Такая оригинальная и интеллигентная. Никогда не знаешь, что скажет и что сделает. Настоящая артистка!

— А как твои тренировки? Кажется, тренер велел тебе со штангой упражняться?

— Да-да! — обрадовался лыжник. — Откуда вы знаете?

— Поэтому ты так часто лестницу таскаешь?

Полковник Лясота громко расхохотался — так забавно выглядел молодой лыжник.

— Я ведь… — пытался он оправдаться, но тут же замолчал.

— Скажи, Ядек, может, ты не через крыльцо вошел, а, как обычно, приставил лестницу и влез на балкон?

— Да нет, нормально пришел, через дверь.

— Странно. А обратно шел через крыльцо или прыгал с балкона на террасу?

Яцек покраснел как рак. Он понял, что подпоручик над ним вовсю потешается, но не мог уразуметь, откуда офицер все знает.

— Ну, смелее, Пацина, — подбадривал Климчак. — Язык вы, что ли, проглотили?

— Через крыльцо.

— А теперь, когда вы убедились, что нам все известно, говорите правду. Что произошло в комнате пани Зоей?

— Я ее упрашивал. Хотел, чтобы мы у нее остались, а она рассердилась и выставила меня за дверь.

— Почему?

— Сказала, что я ей лицо испортил. И тушь на ресницах размазал.

— Наверное, в комнате было слишком жарко, — проворчал подпоручик. Протоколист не выдержал и прыснул со смеху, что совсем доконало Пацину. — А когда ты размазывал ей тушь на глазах, пан Доброзлоцкий был у себя в номере?

— Был. Я слышал.

— Один был? Из тебя слова клещами надо тянуть.

— Не один. Он с кем-то ссорился. А тот обозвал его цыганом.

— Цыганом?

— Да, цыганом. Кричал: «Ты лудильщик!» А лудильщики — это цыгане.

— Что еще ты слышал?

— Я не прислушивался. Был занят.

— Тушью? И долго они ссорились?

— Нет, недолго. Тот ушел и дверью хлопнул, чуть с петель не слетела.

— Ты узнал по голосу, кто это был?

— Не узнал.

— А пани Захвытович тебе не сказала?

— Велела мне убираться вон и без Шафляра не возвращаться.

— А помнишь, в котором часу ты ушел?

— Я на часы не смотрел. Обозлился на Зоею. Наверное, было примерно без двадцати девять. Из «Карлтона» я пошел прямо к «Кмицицу», там Генек ждал. На часах в раздевалке было без десяти девять, а от «Карлтона» до «Кмицица» не больше десяти минут ходу.

— Пани Зося не велела тебе приставить лестницу к балкону?

— Что вы, пан поручик, заладили про эту лестницу? Раз или два я по ней лазил, а смеху на целых десять раз.

— Почему ты влезал по лестнице?

— Пани Зося говорила: «Если кто влюблен, то к милой сумеет и ночью по лестнице взобраться». Рассказывала, что в Испании все так делают. А может, во Франции.

— И прыгать с балкона тебе приказывала?

— Э-э-э, нет! Просто зачем тревожить портье, если там и двух метров не будет?

— Послушай, Яцек, а почему пани Захвытович так настаивала, чтобы именно сегодня идти к «Ендрусю» на танцы? Она тебе говорила?

— Да. Говорила, что на ней будет такая брошка, какой в Закопане еще никто не видывал. Ювелир ей обещал одолжить эту побрякушку, чтобы проверить, обратят ли люди внимание.

— Когда она это сказала?

— Два-три дня назад. Мы с Генриком шли по улице и ее встретили. А потом я был у нее в номере, и она опять помянула, что охотно наденет эту брошку.

— А сегодня об этом была речь?

— Ни слова.

— А может, она показывала тебе серебряную брошку и колечки?

— Не показывала. Но на столике что-то такое блестело.

— Ты видел этот молоток?

Яцек Пацина с любопытством оглядел упомянутый предмет и отрицательно покачал головой.

— Не видел. Обыкновенный молоток.

— Я тебе напомню. Он лежал в холле, на диванчике.

— Не видел. Я быстро прошел через холл и взбежал по ступенькам. Возвращаясь, тоже по сторонам не глазел.

— А по дороге кого-нибудь встретил?

— На лестнице никого не было. Но когда я от Зоей выходил, пан Ежи Крабе был у двери в комнату Доброзлоцкого,

— Точно пан Крабе? Ты уверен?