Похищенная страсть

Не лишала. Он не мог понять почему.

— Нет.

— Тогда просто поверь мне.

Он не мог вспомнить, когда последний раз кто-то просил довериться ему, и также не мог вспомнить, когда сам кому-то доверял. Хотя и очень хотел бы.

— Я запомню это, — пообещал он.

Машина подъехала к университету, и они вышли. Брайар взяла его за руку, будто это самое естественное движение на земле. Когда он держал так женщину за руку? Да и держал ли когда-либо вообще? У него были любовницы, и не одна. Но их взаимоотношения начинались и заканчивались в спальне, поэтому не было причин ходить, держась за руки. Ее прикосновение вовсе не прелюдия к сексу. И по его понятиям, оно бессмысленно. Однако почему-то именно сейчас это стало важно, более того, необходимо как воздух. Почему так получилось — необъяснимо. Но сейчас он просто наслаждался теплым прикосновением ее мягкой кожи.

Наконец Фелипе понял, что Брайар ведет его в музей.

— Ты ведешь меня на торжество? Должен предупредить, я не в том настроении.

Она прищурилась.

— А какое настроение нужно для этого?

— Более покладистое. Сегодня я на это не способен.

Она издала пренебрежительный звук.

— Тебе не нужно быть покладистым. Это торжество и ужин — только для нас.

— Я думал, что смысл выхода в свет, чтобы нас увидели?

Она распахнула дверь.

— Да, так и есть. Но мы будем на виду столько времени, сколько я выделю.

И посмотрела на него с озорством. Его сердце забилось быстрее, он почувствовал возбуждение в паху.

— Если бы я ничего не знал, подумал бы, что ты хочешь меня соблазнить. — Ему не понравился собственный тон, слишком сухой и неискренний, хотя на самом деле это не так. Он подошел к Брайар ближе и дотронулся до ее щеки. — Заметь, я не жалуюсь.

Она накрыла его руку своей рукой.

— Я так и поняла.

— Ты устроила нам ужин?

— Ужин приготовили слуги, которые работают на тебя. Я не умею готовить. Но я привела тебя сюда не для того, чтобы впечатлить яствами.

Она зажгла свет, старинная люстра осветила вестибюль. Внутри все было убрано. Мраморный памятник у подножия лестницы свидетельствовал о невероятном мастерстве скульптора, его создавшего.

— Все почти готово. — Ее голос срывался от волнения. — Мне хотелось, чтобы ты это увидел. Благодаря тебе все это увидят люди. Произведения, прославляющие историю и красоту страны. Все, что было скрыто от них так долго. Теперь каждый сможет насладиться искусством.

Фелипе был поражен. Не столько искусством и ее работой, сколько степенью увлеченности. Счастьем, которое она испытывала. Почему она так счастлива? Почему счастлива здесь, с ним? Довольна, что он поручил ей эту задачу, при этом лишив привычного дома? Он не понимал ее.

И не понимал, почему она так рада, не понимал ее страсти к искусству. Которое, как ему казалось, существует только потому, что это красиво, на это приятно смотреть. Красота всегда казалась ему легкомысленной, в его жизни ей не было места.

— Иди сюда, — позвала Брайар. — Они поставили стол в моем любимом зале.

— А какой твой любимый?

— Там, где импрессионисты. — Она остановилась, довольная, что он задает подобные вопросы.

— Почему? — не унимался он, следуя за ней по длинному коридору в большой зал с картинами.

Стол с яствами и приборами был сервирован в центре. И никаких свечей. Его это не удивило. Она бы не стала подвергать произведения искусства опасности быть сожженными.

Озадаченная, она ответила:

— Я не знаю. То есть знаю, но трудно объяснить. Это проникает мне в душу.

Ее слова нашли отклик в его душе. Он представил, как гладит ее темную кожу, чувствует ее всем телом, проникает в нее. Фелипе никогда не испытывал ничего подобного. У него было множество женщин, ни с одной не сложилось таких ощущений.

— Эти изображения лишены подробных деталей, — объясняла она. — Они не идеальны, я бы даже сказала, неряшливы, хаотичны. Однако если смотреть на картину в целом, она прекрасна.

— Почему это направление искусства так трогает твою душу? Ведь ты совершенство, принцесса.

Она задумалась.

— Полагаю, хочется думать: если когда-нибудь я стану не такой, какой хотела бы себя видеть, найдется человек, который отступит на шаг назад и попытается увидеть мою красоту.

— Ты всегда будешь красивой. Иначе невозможно.

— Ты говоришь о внешнем виде. Но для меня не это главное. Мои родители, которые остались в Нью-Йорке, приняли меня в семью, когда сами уже были немолоды. И любили меня. Вели себя так, будто я им родная дочь. У них никогда не было собственных детей. Но они испытывали постоянную тревогу за меня. Поэтому я делала все возможное, чтобы они меньше волновались. Из чувства благодарности мне всегда хотелось быть для них самой лучшей.

— Это подвиг. Пытаться быть совершенством, чтобы оправдать собственное присутствие. Ни один ребенок не должен так себя вести.

У него всегда была цель существования, ведь он наследник отца. А потом к этому добавилась и вторая, тайная цель — исправить то, что совершил отец против своего народа.