Похищенное дело. Распутин

«25 июня… Я ненавижу твое пребывание в Ставке, и многие разделяют мое мнение… Ах, мой Ники, дела идут не так, как следовало бы! Ведь Н. и удерживает тебя там, чтобы влиять на тебя своими дурными советами… Помни, что Наш Друг просил тебя не оставаться там слишком долго… Я редко страдала так ужасно, как теперь, не будучи в состоянии тебе помочь, но чувствуя и сознавая, что дела идут не так, как следует. Я беспомощна и бесполезна… это невыносимо тяжело… Н. знает мою волю и боится моего влияния, направляемого Григ‹орием› на тебя – это все так, мой дружок!.. Моего любимца всегда надо подталкивать, напоминать ему, что он император и может делать все, что ему вздумается. Ты никогда этим не пользуешься, ты должен показать, что у тебя есть собственная воля, что ты вовсе не в руках Н. и его штаба, которые управляют твоими действиями…»

Она знала, как ужасна для него последняя фраза, но все же написала ее. И, конечно, попала в точку.

Гибельный доклад

5 июня на стол Джунковского лег наконец доклад полковника Мартынова о мартовском скандале в «Яре». И когда Распутин покинул столицу, Джунковский и Верховный решили – пора!

Обстоятельства складывались удачно. Джунковский был вызван к царю для доклада о беспорядках, случившихся в июне в Москве. Французский посол Палеолог писал: «На знаменитой Красной площади… толпа бранила царских особ, требуя пострижения императрицы в монахини, отречения императора, передачи престола великому князю Николаю Николаевичу, повешения Распутина».

Джунковский намеревался после рассказа о московских беспорядках тотчас перейти к Распутину: объяснить царю, что «поведение этого человека способствуют негативным настроениям в обществе», показать донесения о скандале в «Яре» и все накопленные за год материалы наблюдения за «отцом Григорием». Верховный главнокомандующий с нетерпением ожидал бравого генерал-майора после аудиенции…

Из показаний Джунковского: «Государь принял меня в 10 часов вечера». Все шло, как и было задумано: разговор зашел о Распутине. «Государь… слушал очень внимательно, но не проронил ни одного слова во время моего доклада. Затем протянул руку и спрашивает: „У вас это написано?“ Я вынул записку из портфеля, Государь взял ее, открыл письменный стол и положил… Тогда я сказал Государю, что ввиду серьезности вопроса, ввиду того, что я считаю деятельность Распутина крайне опасною и полагаю, что он должен явиться орудием какого-нибудь сообщества, которое хочет повлечь Россию к гибели, я просил бы разрешения Государя продолжать мои обследования о деятельности Распутина и докладывать ему. (Здесь, естественно, был намек на то, что в окружении Распутина есть немецкие шпионы. Любимая тема! – Э. Р.) На это Государь сказал: „Я вам не только разрешаю, но я вас даже прошу сделать это. Но пожалуйста… чтобы все эти доклады знал я и вы, это будет между нами“. Я очень поблагодарил Государя за доверие. Потом Государь еще с полчаса или час держал меня, мы говорили о других делах, затем он меня отпустил. Было, должно быть, половина первого ночи, когда я вышел… Записка, оставленная Государю, заключала самое подробное описание того, что было у „Яра“… причем все, что там происходило, было описано самым откровенным образом… что это уже не первый случай, что все это идет крещендо и налагает некрасивую тень; поэтому я и считаю долгом верноподданного доложить это, полагая, что это грозит династии».

На следующий день за царя взялся Верховный. В раскаленном от солнца вагоне, в нестерпимой духоте «Грозный дядя» своим командирским голосом еще раз проорал все, что уже говорил Джунковский, – о кутежах в «Яре», о том, что все военные секреты через доверчивую Государыню становятся известны пьяному развратному мужику, вокруг которого толкутся подозрительные личности и наверняка немецкие агенты… Великий князь предложил незамедлительно решить дело «по-семейному» – привезти в Ставку Александру Федоровну и вдали от Вырубовой и распутинского окружения показать ей доклад Джунковского. Николай не возражал.