Похищенное дело. Распутин

В то же время Гучков готовил очередной думский запрос – о дебоше Распутина в ресторане «Яр». И тогда Хвостов доказал, что заслуживает доверия «Нашего Друга»…

Из показаний Вырубовой: «Хвостов рассказал, что… готовится запрос в Думе. Они (депутаты. – Э. Р.) просили подписи Хвостова, но он отказал и заметил, что если этот вопрос будет поднят, то амнистия (в то время готовился указ царя об амнистии заключенным. – Э. Р.) не будет дарована. Они подумали и… отказались от запроса».

30 августа Аликс писала Ники: «Следовало бы отделаться от Гучкова, но только как? Вот в чем вопрос. В военное время – нельзя ли выудить что-нибудь, на основании чего его можно было бы засадить?… Ведь омерзительно видеть его игру, речи и подпольную работу… Говорят, будто Он (Распутин. – Э. Р.) живет сейчас в Царском Селе, точно так, как раньше утверждали, будто здесь находится Эрни…»

Действительно, самые невозможные слухи гуляли по столице, пока «Наш Друг» по-прежнему сидел в Покровском, ожидая обещанных перемен. Он боролся за сына. Он понимал, что его жалкий, почти слабоумный отпрыск погибнет на фронте… И мужик отправил в Петроград жену Прасковью – вымолить у «царей» разрешение, чтобы сына оставили дома. Он посылал умоляющие телеграммы… И опять Аликс просит Ники: «Не можешь ли ты разузнать, когда призывается Его губерния, и тотчас мне это сообщить?… Касается ли это Его сына?… Пожалуйста, поскорее ответь… Прилагаю прошение Нашего Друга, напиши сверху свою резолюцию. Мне кажется, что эту просьбу вполне можно удовлетворить».

Но царь опять промолчал. И опять она его просила: «1 сентября… Наш Друг в отчаянии, что Его сына призывают. Это Его единственный сын, который в отсутствие отца ведет все хозяйство».

И на сей раз Ники смолчал. Он не мог объяснить ей, что царь может менять министров, но оставить сына Распутина дома он не может – это было бы прямым вызовом обществу. Аликс, сосредоточенная на борьбе за «наших», как-то запамятовала, что не так давно на фронте был убит сын великого князя Константина Константиновича Олег, совсем мальчик. И отец не выдержал горя, его задушил приступ грудной жабы… Как же он мог освободить от службы сына Распутина?!

Но Аликс, как всегда, упорно добивалась своего: «11 сентября… Я понимаю, что мальчик должен быть призван, но можно устроить его санитаром в поезде, или чем-нибудь вроде этого… Он единственный сын… Так хочется помочь и отцу, и сыну…»

Сына Распутина призовут, но в конце концов она сумеет устроить его в свой санитарный поезд…

В Думе не прекращались негодующие разговоры о скором назначении угодных мужику министров, о том, что премьер Горемыкин ездит теперь на доклады к царице.

6 сентября Зинаида Юсупова писала сыну в Крым своим забавным шифром: «Общее настроение отвратительное. Нафталиновая шуба (Горемыкин. – Э. Р.) продолжает ездить к Валиде (Аликс. – Э. Р.)… Она прямо торжествует!»

В Москве – столице антираспутинской оппозиции – выступил Владимир Гурко, почтенный человек правых убеждений, камергер, член Государственного Совета. Одна фраза, сказанная им, облетела всю Россию: «Мы желаем сильной власти… мы понимаем власть с хлыстом, но не под хлыстом».

«Это – клеветническая двусмыслица, направленная против тебя и Нашего Друга. Бог их за это накажет», – написала царю Аликс 8 сентября.

«Душа моя скорбит…»

Мужик понял: он, который столько раз спасал царского сына, своего единственного – не защитил. Сына забрали в армию. И тогда Распутин тяжко запил. В нем окончательно проснулся «Темный» – человек-зверь…

Из донесений агентов: «Сентябрь, 5… Темный находился в гостях у брата… Туда же пришел отец и начал ругать его самыми скверными словами. Темный, как бешеный, выскочил из-за стола, вытолкнул отца за дверь, свалил на землю и давай бить кулаками… Отец кричал: „Не бей, подлец!“… пришлось их силой растаскивать, у отца оказался подбитый глаз, так что весь закрылся. Оправившись, старик стал еще пуще ругать Темного, грозя рассказать, что… он (Григорий. – Э. Р.) ничего не знает, а только знает Дуню (Печеркину. – Э. Р.) держать за мягкие части… После этого пришлось Темного удерживать от вторичного нападения на отца».

Агенты с удовольствием читали Распутину вслух газеты, которые по-прежнему не оставляли его вниманием. И еще – его, видимо, мучили видения. Он чувствовал, что там, в далеком Петрограде, надвигается неотвратимое…

«6 сентября Распутин сказал: „Душа моя очень скорбит. От скорби даже оглох. Бывает на душе 2 часа хорошо, а 5 неладно… потому неладно, что творится в стране… да и проклятые газеты пишут обо мне, сильно меня раздражают. Придется судиться“».