Похищенный, или Приключения Дэвида Бэлфура (сборник)

Он по-прежнему лежал там, где упал, скорчившись, с вытянутой рукой и ногой, лицо его посинело, и на миг мне почудилось, что он перестал дышать. Я испугался, не умер ли он, принес воды и побрызгал ему в лицо. Он начал приходить в себя, шевелить губами и таращить глаза. Его блуждающий взгляд наконец задержался на мне, и в глазах дяди я прочел выражение смертельного ужаса.

– Ну, – сказал я, – попробуйте привстать.

– Ты жив? – всхлипнул он.

– Как видите, – ответил я. – Не вам за это спасибо.

Дыхание его сделалось прерывистым, он залепетал:

– Синий пузырек. Там, в шкафу, достань…

Я подбежал к шкафу и нашарил синий пузырек с лекарством. Доза была обозначена на ярлычке, и я как можно скорее накапал в стакан и дал ему выпить.

– Это все сердце, Дэви, у меня прескверное сердце, – простонал он, схватившись за грудь.

Я усадил его на стул и взглянул на него. Конечно, пожилой больной человек заслуживал сочувствия, но во мне кипел справедливый гнев. Я задал ему несколько вопросов, на которые желал немедленно получить ответы. Зачем он мне лгал на каждом шагу? По какой причине он боялся, что я уйду от него? Почему его вывел из себя вопрос, не являлись ли они с моим отцом близнецами? Не потому ли, что это правда? Зачем он дал мне деньги, на которые я, наверное, не имел права претендовать? И самый главный вопрос: зачем он пытался погубить меня? Он слушал молча, хлопая глазами, потом разбитым голосом попросил меня позволить ему лечь в постель.

– Завтра я тебе все объясню, – заохал он, – ей-богу.

Он еле шевелил руками и ногами, и я не хотел мучить старика, однако запер его в комнате и спрятал ключ в карман. Затем, вернувшись на кухню, развел такой огонь, какого здесь, наверное, не видывали уже много лет, закутался в плед, улегся на сундуке и заснул.

Глава V Куинсфери и бриг «Конвент»

Ночью шел сильный дождь, а на другой день дул резкий северо-западный ветер, гнавший рассеянные облака. Несмотря на непогоду, я еще до восхода солнца, пока не исчезли последние звезды, пошел на берег глубокого быстрого ручья и искупался. Вернувшись, я уселся у очага, подбросил дров и серьезно задумался о своем положении. Сомнений не оставалось: дядя – мой враг, мне придется защищаться от него, и он пойдет на любое коварство, чтобы погубить меня. Но я был молод, отважен и, как большинство юношей, выросших в деревне, наивно полагал, что достаточно хорошо разбираюсь в жизни. Я пришел в дом к родному дяде почти нищим, к тому же я лишился родителей, а самый близкий родственник, вместо того чтобы заменить мне, сироте, моего отца, встретил меня жестокостью и предательством. «Вот бы прибрать его к рукам и управлять им, как послушной овцой», – тешил я себя в своих мечтах. Я обхватил руками колени и, улыбаясь, смотрел на огонь. Воображение рисовало мне, как я мало-помалу раскрываю один за другим все тайные планы и коварные замыслы моего дяди и становлюсь его повелителем. Говорят, один иссендинский колдун смастерил зеркало, в котором удавалось разглядеть будущее. Но в ярком пламени, хотя я и не сводил с него глаз, никакое будущее не читалось, потому что среди мелькавших передо мной образов я не увидел ни корабля, ни моряка в мохнатой шапке, ни дубины для моей неразумной головы – ни малейшего намека на те напасти, которые вскоре обрушились на меня. Напротив, я, весьма довольный собой, пошел наверх, отпер комнату и освободил своего пленника. Он учтиво пожелал мне доброго утра, и я ответил ему тем же, улыбаясь с высоты своего величия. Вскоре мы сидели за завтраком так же, как накануне.

– Ну, сэр, – произнес я как можно язвительнее, – что вы имеете мне сообщить? – Не получив членораздельного ответа, я прибавил: – По-моему, нам пора понять друг друга. Вы принимали меня за деревенского неотесанного простофилю, к тому же трусливого, а теперь убедились в том, что это не так. Я считал вас человеком хорошим, уж никак не хуже других. Оказывается, мы оба ошибались. Итак, что вас вынудило меня бояться, обманывать и попытаться убить?

Он невнятно пробормотал, что любит подшутить, но, заметив мою недоверчивую улыбку, переменил тон и пообещал все объяснить мне после завтрака. Я видел по его лицу, что, как он ни старался, но не успел еще придумать новой лжи, и хотел сказать ему это, но тут в дверь постучали.

Велев дяде сидеть на месте, я отворил дверь – на пороге стоял подросток в матросском костюме. Увидев меня, он начал, прищелкивая пальцами и притопывая в такт, выплясывать, как это делают матросы, – я до того времени не имел о таких танцах никакого представления. Мальчишка выглядел озябшим, и на лице у него было какое-то жалкое выражение, нечто среднее между смехом и слезами, – во всяком случае, внешность никак не вязалась с его веселыми манерами.

– Что хорошего, браток? – спросил он хрипловатым голосом.

– Ты по какому делу? – осведомился я степенно.

– Дело? – удивился он. – Наше дело – забава. – И он запел:

В этом мое наслаждение в светлую ночь,
В лучшее время года.