Похищенный. Катриона

- Ну, что же, Катриона, - сказал я.- Вот мы и бредем ночью, точно королевичи и старухины дочки в ваших горских сказочках. Скоро мы минуем «семь долин, семь вершин и семь трясин»! - Эту присказку я столько раз от нее слышал, что запомнил наизусть.

- Только тут нет ни долин, ни вершин,- ответила она.- Хотя, правду сказать, деревья и некоторые равнины у них красивы. Но все равно лучше нашего края нет нигде.

- Хотелось бы мне повторить то же про наших земляков,- заметил я, припомнив Спротта, Сэнга, да и самого Джеймса Мора.

- Я никогда не скажу ни одного дурного слова про родные края моего друга,- произнесла она с такой горячностью, что я словно бы увидел ее лицо.

У меня перехватило дыхание, и в награду за мои усилия я чуть было не растянулся на темном льду.

- Не знаю, как по-вашему, Катриона,- сказал я, кое-как удержавшись на ногах,- но более чудесного дня у меня еще не бывало! Конечно, нехорошо так говорить, когда вам он принес столько невзгод, но для меня это лучший день в моей жизни.

- День был хорошим, потому что я видела от вас столько любви! - сказала она.

- И все-таки мне стыдно чувствовать себя таким счастливым,- продолжал я,- когда вы идете по темной дороге в глухую ночь.

- Но где бы еще хотела я быть? - воскликнула она.- Мне спокойнее всего быть там, где я с вами.

- Значит, я совсем прощен? - спросил я.

- Только и вы простите меня и больше не упоминайте об этом! - вскричала она.- В моем сердце нет к вам ничего, кроме благодарности. Но я буду честной! - вдруг добавила она.- Этой барышне я никогда не прощу!

- Вы опять про мисс Грант? - спросил я.- Но вы же сами недавно сказали, что она лучшая девица в мире.

- Ну и пусть лучшая! - ответила Катриона.- Только я ей все равно не прощу. Никогда-никогда, и больше не говорите мне про нее ни словечка!

- Право, я ничего подобного в жизни не слыхал,- сказал я.- И только диву даюсь: вы ли говорите такой детский вздор? Благородная девица, которая и вам и мне была добрым другом, которая научила нас обоих одеваться по моде и держаться в обществе, что бросается в глаза всем, кто знал нас прежде…

Но Катриона остановилась как вкопанная.

- Как хотите! - сказала она.- Либо вы будете говорить о ней, а я вернусь назад, и пусть будет, что богу угодно, либо вы окажете мне любезность и начнете другой разговор!

Я был совершенно ошеломлен. Но тут же вспомнил, что ей необходима моя помощь, что она принадлежит к слабому полу и совсем еще девочка, и что мне подобает вести себя разумно за двоих.

- Дорогое мое дитя! - сказал я.- Вы поставили меня в полный тупик, но боже сохрани, чтобы я причинил вам огорчение. Разговаривать о мисс Грант у меня нет никакого желания, и, по-моему, начали вы сами. А если я вам отвечал, то лишь для того, чтобы предостеречь вас от пристрастности. Я ненавижу даже тень несправедливости. Нет, я рад, что у вас есть благородная гордость и женская деликатность чувств. Они вам подобают. Но вы даете им излишнюю волю…

- Вы кончили? - спросила она.

- Да, кончил,- ответил я.

- Вот и хорошо! - воскликнула она, и мы пошли дальше, но в молчании.

Идти в глубокой ночной тьме, не видя ничего, кроме смутных теней, и слыша только собственные шаги, было страшновато. Сначала, полагаю, мы сердились друг на друга, но темнота, холод и тишина, которую лишь изредка нарушал петушиный крик да лай деревенских собак, очень скоро заставили нас забыть про гордость. И я знаю, что готов был ухватиться за любую достойную возможность заговорить с ней.

Перед самым рассветом пошел довольно теплый дождь и смыл лед с дороги. Я снял плащ и хотел набросить его на Катриону, а она не без раздражения сказала, чтобы я оставил его себе.

- И не подумаю! - ответил я.- Одно дело я, крепкий, некрасивый мужлан, привыкший ко всякой погоде, и совсем другое вы - нежная, красивая барышня! Радость моя, не хотите же вы, чтобы я не знал, куда глаза девать от стыда?

Она молча позволила укутать ее в плащ, и в темноте я решился задержать руку на ее плече, почти его обнимая.

- Будьте терпеливее со своим другом,- сказал я.

Мне почудилось, что она на мгновение теснее прижалась к моей груди, но, может быть, это было лишь мое воображение.

- Вы такой добрый! - сказала она.

И мы вновь пошли дальше в молчании. Но теперь все изменилось, и в моем сердце пылало счастье, словно пламя в большом очаге.

На заре дождь утих, и вместе с сырым утром мы вошли в город Делфт. По обоим берегам канала живописно располагались красные дома с крутыми крышами; служанки уже поднялись и усердно скребли и терли каменную мостовую; над сотнями кухонных труб вился дым, и я вдруг почувствовал, что настало время утолить голод.

- Катриона,- сказал я,- если не ошибаюсь, у вас есть еще шиллинг и три полупенсовика?

- Они вам нужны? - воскликнула она и протянула мне свой кошелек.- Мне только жаль, что это не пять фунтов. Но зачем они вам?