Похищенный. Катриона

- А почему мы всю ночь напролет брели по дороге, точно двое цыганских сирот? - сказал я.- Потому, что в этом злосчастном Роттердаме у меня украли кошелек со всеми моими деньгами. Я признался вам в этом сейчас, так как, по-моему, все худшее уже позади. Но нам предстоит еще немалый путь туда, где меня ждет еще один полный кошелек, и если вы не угостите меня ломтем хлеба, мне придется затянуть пояс потуже.

Она поглядела на меня, широко раскрыв глаза. Ее лицо в свете нового дня побледнело и даже словно почернело от усталости, и у меня сжалось сердце. А она - она засмеялась!

- Пытка моя! Так значит, мы нищие? И вы тоже? Да я бы ничего лучшего и не желала бы! И рада угостить вас завтраком. Но было бы еще приятнее, если бы я сплясала, чтобы накормить вас. Ведь не думаю, что они здесь знают наши танцы, и, наверное, согласились бы заплатить за такое невиданное зрелище!

Я готов был расцеловать ее за эти слова - но не как влюбленный, а просто в знак восхищения. Мужчине всегда становится теплее на душе, когда он видит женскую отвагу.

Мы напились молока у фермерши, только что приехавшей в город, а в пекарне купили превосходную, горячую, душистую булку, которую съели на ходу, продолжив наш путь. Дорога из Делфта в Гаагу оказалась прекрасной пятимильной аллеей между двумя рядами тенистых деревьев. По одну руку тянулся канал, а по другую раскинулись чудесные луга. Идти там было одно удовольствие.

- Так вот, Дэви,- сказала Катриона,- что вы думаете делать со мной дальше?

- Это нам и следует обсудить,- ответил я.- И чем скорее, тем лучше. В Лейдене я получу деньги, об этом беспокоиться нечего. Но вот как и куда пристроить вас, пока не приедет ваш батюшка? Прошлой ночью мне показалось, что вы словно бы не очень хотите расстаться со мной?

- Тут не нужны никакие «словно бы»! - ответила она.

- Вы очень молоденькая девушка, - сказал я.- И меня зрелым мужчиной назвать нельзя. Вот в чем трудность. Как ее обойти? Разве что вы согласитесь выдать себя за мою сестру?

- Почему бы и нет? - спросила она.- Если вы мне позволите!

- Если бы так было на самом деле! - вскричал я.- Будь у меня такая сестра, насколько лучше я стал бы! Но горе в том, что вы Катриона Драммонд.

- А теперь я буду Катрионой Бальфур,- ответила она.- Кому тут знать, что это неправда? Они же все иностранцы!

- Если вы так считаете, то пожалуй, - проговорил я с сомнением,- Но признаюсь, меня это тревожит. Мне бы очень не хотелось дать вам дурной совет.

- Дэвид, у меня тут, кроме вас, никого нет,- сказала она.

- Беда в том, что я слишком молод, чтобы быть вам другом,- сказал я.- И слишком молод, чтобы давать вам советы. А вы слишком молоды, чтобы разбираться в них. Не вижу, как иначе мы можем поступить. Но я обязан предостеречь вас.

- У меня нет выбора,- ответила она.- Мой отец, Джеймс Мор, поступил со мной не слишком хорошо, и не в первый раз. Я брошена вам на руки, как мешок с ячменной мукой, и решать должны вы, как лучше вам. Если вы возьмете меня с собой, это будет отлично. А если нет…- Она повернулась и положила руку мне на локоть.- Дэвид, я боюсь!

- Нет, но я обязан предостеречь вас…- начал я, и тут мне пришло в голову, что из нас двоих деньги есть только у меня и, значит, мне следует быть особенно деликатным.- Катриона,- продолжал я,- не толкуйте моих слов неверно. Я ведь только стараюсь исполнить свой долг по отношению к вам! Я отправился в этот чужой город в одиночестве, чтобы вести уединенную жизнь студента. И вот теперь судьба решила на некоторое время оставить вас со мной, чтобы вы там были мне как сестра. Неужели вы не понимаете, милая моя, что я этому только рад?

- Так вот же я! - сказала она.- И значит, толковать больше не о чем.

Я знаю, что обязан был объяснить ей все более прямо, я знаю, что поступил бесчестно, и могу считать себя счастливым, что не поплатился за это дороже. Но я помнил, как больно ранило ее щепетильность то место в письме Барбары, где упоминался поцелуй, так мог ли я разрешить себе даже большую смелость теперь, когда стал ее единственной опорой? К тому же я не видел иного выхода из положения. Ну и, возможно, на меня повлияло тайное желание не расставаться с ней.

Едва мы вышли из Гааги, как Катриона начала сильно хромать и дальше продолжала путь с большим трудом. Дважды она, совсем обессилев, присаживалась отдохнуть у дороги с очень милыми извинениями: утверждала, что такой слабостью позорит и Горную Шотландию, и свой род, а для меня становится тяжкой обузой. Правда, у нее есть оправдание, что она не привыкла ходить обутой. Я посоветовал ей снять башмаки и дальше идти босиком. Но она тут же возразила, что здешние женщины - и даже те, кого мы видели на проселках,- все обуты.

- Я не хочу, чтобы моему брату было за меня стыдно,- добавила она и продолжала весело шутить, хотя ее лицо говорило, что ей совсем не до шуток.