Похищенный. Катриона

Шос. Не так давно пробило десять; было безлунно и тепло, мягкий юго-западный ветерок шуршал в листве, заглушая звук наших шагов; мы подошли ближе, но ни проблеска света не было видно ни в одной части замка. Вероятно, дядя уж лег в постель, что для нас оказалось бы как нельзя лучше. Не доходя шагов пятидесяти, мы напоследок шепотом посовещались, а после с Торренсом и стряпчим неслышно подкрались вплотную к замку и спрятались за углом, и едва мы укрылись, как Алан, не таясь, прошествовал к дверям и громко постучал.

ГЛАВА XXIX

Я вступаю в свои владения

Довольно долго Алан барабанил по двери впустую, и стук его лишь отдавался эхом в замке и разносился окрест.

Но вот тихонько скрипнул оконный шпингалет, и я понял, что дядя занял свой наблюдательный пост. При скудном свете он мог разглядеть только Алана, черной тенью стоящего на пороге, три свидетеля были недосягаемы для его взора; казалось бы, чего тут опасаться честному человеку в собственном доме? Меж тем он первые минуты изучал ночного гостя в молчании, а когда заговорил, то нетвердым голосом, как будто чуя подвох.

– Кто там? – проговорил он. – Добрые люди по ночам не шатаются, а с ночными птицами у меня разговор короткий.

Чего надо? А не то у меня и мушкетон имеется.

– Это не вы ли, мистер Бэлфур? – отозвался Алан, отступая назад и вглядываясь в темное окно. – Поосторожнее там с мушкетоном, штука ненадежная, не ровен час, выстрелит.

– Чего надо-то? И кто вы сами будете? – со злобой проскрипел дядя.

– Имя свое мне нет особой охоты горланить на всю округу, – сказал Алан, – а вот что мне здесь надобно, это дело другого рода, и скорей вас затрагивает, нежели меня.

Коли угодно, извольте, переложу на музыку и вам спою.

– Какое там еще дело? – спросил дядя.

– Дэвид, – молвил Алан.

– Что? Что такое? – совсем другим голосом спросил дядя.

– Ну как, полным именем называть, что ли? – сказал

Алан.

Наступило молчание.

– Пожалуй, впущу-ка я вас в дом, – неуверенно проговорил дядя.

– Еще бы не впустить, – сказал Алан. – Только вопрос, пойду ли я. Вот что я вам скажу: лучше потолкуем мы с вами об этом деле прямо тут, на пороге – причем либо так, либо никак, понятно? У меня, знаете, упрямства будет не меньше вашего, а родовитости гораздо поболе.

Такой поворот событий обескуражил Эбенезера; какое-то время он молча осваивался, потом сказал:

– Ну, что поделаешь, раз надо, так надо, – и затворил окно.

Однако же прошел немалый срок, покуда он спустился с лестницы, и еще больший – пока отомкнул все замки, коря себя (я полагаю) и терзаясь новыми приступами страха на каждой ступеньке, перед каждым засовом и крюком. Но наконец послышался скрип петель: как видно, дядя со всяческими предосторожностями протиснулся за порог и (видя, что Алан отошел на несколько шагов) уселся на верхней ступеньке с мушкетоном наготове.

– Вы берегитесь, – сказал он, – мушкетон заряжен, шаг сделаете – и считайте, что вы покойник.

– Ух ты! – отозвался Алан. – До чего любезно сказано.

– А что, – сказал дядя, – обстоятельства настораживают, стало быть, мне и след держаться настороже. Ну, значит, уговорились – теперь можете выкладывать, с чем пришли.

– Что ж, – начал Алан, – вы, как человек догадливый, верно, смекнули уже, что я родом из горного края. Имя мое к делу не относится, скажу только, что моя родная земля не столь далеко от острова Малл, о котором вы, думаю, слыхали. Случилось так, что в местах этих разбилось судно, а на другой день один мой родич собирал по отмелям обломки на топливо да вдруг и натолкнись на юнца, утопленника, стало быть. Ну, откачал он малого; потом кликнул других, и упрятали они того юнца в развалины старого замка, где и сидит он по сю пору, а содержать его моим родным обременительно. Родня у меня – народ вольный, закон блюдет не так строго, как кое-кто; проведали они, что юнец из порядочной семьи и вам, мистер Бэлфур, родной племянник, да и попросили, чтоб я к вам заглянул и столковался на сей счет. Могу вас сразу упредить, что если мы не придем к согласию, едва ли вы когда еще с ним свидитесь. Потому что родичи мои, – просто прибавил Алан, –

достатком похвалиться не могут.

Дядя прочистил горло.

– Печаль невелика, – сказал он. – Он и всегда-то малый был никчемный, так чего ради мне его вызволять?

– Ага, вижу я, куда вы гнете, – сказал Алан. – Прикидываетесь, будто вам дела нет, чтобы сбавить выкуп.

– Ничуть не бывало, – сказал дядя, – это чистая правда.

Судьба малого меня ничуть не трогает, никаких выкупов я платить не собираюсь, так что по мне хоть на мыло его пускайте.

– Черт побери, сэр, родная кровь – не шутка! – вскричал

Алан. – Как можно отринуть братнина сына, ведь это стыд и позор! А коли вы и решитесь на это, не очень-то, я полагаю, вас будут жаловать – в здешних краях, если прознают.

– Меня и так не очень жалуют, – сказал Эбенезер. – Да и потом, откуда людям дознаться? Конечно уж, не от меня и не от вас или от ваших родичей. Так что пустой это разговор, мил человек.

– Тогда, значит, сам Дэвид расскажет, – сказал Алан.

– Это как же? – встревожился дядя.