Похититель бессмертия

– А имена так и даются, – сказал я, запуская программу, которая начнет стыковку и откроет шлюзовой отсек в дальнем конце корабля. – Или, по крайней мере, раньше давались. Мы, то есть люди, используем в качестве имен определенный набор слов, взятый из старого языка. Например, «Бенни», или «Квинт», или «Лия», или «Шон». – Да, можно было бы просто пробить корпус «Безымянного» нашим стыковочным кольцом, но, если на нем есть шлюз, лучше уж воспользоваться им. – Но исходно имена – это просто описания. Притти[1], например, или Уиллоу[2], или…

– Шон, – сказал Бенни, – заткнись, а?

«Гадюка» перестала раскачиваться, я выключил двигатели и обернулся. Остальные забрали свои вещи и двинулись в сторону круглого люка на потолке – там был передний шлюзовой отсек. Бенни уже стоял под ним, стуча по клавиатуре настенного компьютера. Ортез у него на запястье чуть поблескивал. Бенни был изобретатель. Да-да, необходимость – мать изобретений и все такое. И он, и я выросли в изгнании, вдали от оккупированного родного мира. У нас не было денег, чтобы что-то купить, вот он и выучился делать все нужное сам. Например, этот уникальный ортез со встроенной мелкокалиберной однозарядной пушкой – радикальное средство самообороны на крайний случай.

– Давление близко к атмосферному, кислорода достаточно, температурный диапазон безопасный, – сообщил Бенни, глядя на монитор. – Скафандры не понадобятся.

Он нажал кнопку, и раздалось тихое шипение: люк открывался. Воздух двух кораблей начал смешиваться, застывшую атмосферу «Безымянного» потревожили впервые за тысячу лет. И вот Бенни, мой старый друг, самый близкий мне человек и последний выживший из моего города, шагнул на навесную лестницу и стал подниматься. Вскоре ноги его исчезли из виду, когда он добрался до верха и вылез.

Следующей была Квинт, но она не спешила подниматься – медлила, глядя в темный провал, ведущий в чужой корабль. При виде ее безмолвного ужаса я ощутил прилив сострадания, хотя из них троих меньше всех должен был жалеть ее. Но я знал, каково это, быть одиноким и напуганным.

– Он вряд ли укусит, – сказал я, чтобы ее подбодрить. – Опыт мне подсказывает, что космические корабли не кусаются. Чаще всего.

Квинт глянула на меня с брезгливой жалостью, словно я был роботом, которого плохо собрали на заводе, и теперь он несет всякую чушь. Она последовала вслед за Бенни.

– И как тебя такого вообще занесло сюда вместе с нами? – поинтересовалась Лия, но без особого интереса. Не дожидаясь ответа, она последовала за Квинт.

Я остался один. В «Гадюке» было тихо, точно в гробу. Словно ее, как «Безымянный», покинули много-много лет. Я поспешно полез вверх за остальными.

Морозные узоры проступили на перилах лестницы там, где они примыкали к корпусу «Безымянного», за сотни лет выстудившегося в вакууме почти до абсолютного нуля, прежде чем наша «Гадюка» подняла здесь температуру на пару сотен градусов по Кельвину. Я быстро преодолел этот холодный рубеж, вылез из люка в полу на тусклый красноватый свет. Одна стена помещения представляла собой сплошное окно, от пола до потолка. Точнее, раньше представляла, пока время и космический мусор не истерли его до потери прозрачности. Теперь окно превратилось в мутный кусок пластика, сквозь который нельзя было разглядеть ничего, кроме рассеянного сияния гибнущей звезды, по орбите которой вращался «Безымянный».

Кроме нее, других источников света здесь не было. Некоторые компьютеры «Безымянного», может быть, и работали, но вот лампы погасли давным-давно. Длинное, темное, тихое и пустое помещение напоминало жертвенный зал перед входом в гробницу. Покрытые пятнами стены потрескались и крошились. Я закашлялся.

– Не забывайте, – громко сказала Квинт, когда я вылез, – до взрыва сверхновой всего неделя, и мы должны сначала полностью осмотреть корабль. Все, что найдете по пути и захотите забрать, – ваше. Но главное – найти данные.

Или столкнуться с последствиями – ужасными, гибельными, катастрофическими. Спасибо, Квинт, мы в курсе. Не удостоив ее ответом, я стал осматривать зал в поисках чего-нибудь полезного, и луч фонарика скользнул по надписи, вырезанной в дальней стене.

Я поспешил туда, встал на колени и пробежался пальцами по царапинам в металле. Это, несомненно, были буквы, хоть и не те, что я знал с детства. Они не принадлежали ни к одному из ныне используемых языков: ни к моему родному кийстромскому, ни к сестринскому классическому, на котором я теперь был вынужден говорить. Нет, это был исчезнувший, мертвый язык, причем уже тысячу лет мертвый. Аменг. Здесь, прямо у меня перед глазами.

Я снова провел пальцами по буквам, вырезанным кем-то, чей прах я, возможно, сейчас вдыхал. Послание, которое никто не читал целое тысячелетие, пока не явился я. Словно именно для меня его и оставили. Я тщательно ощупывал буквы, и они складывались в слова.

ЭТО ПРАВДА.

Справа что-то зашуршало. Бенни, подумал я, или Лия. Глядят, можно ли отковырять что-нибудь годное. Я приник еще ближе к стене и давно забытым буквам на ней.

МЫ БУДЕМ ЧУДОВИЩАМИ.

Шорох стал громче.

ОТРЕЗАННЫМИ ОТ МИРА.