Похититель бессмертия

– Я заметила, – сказала она, – что люди, пережившие большое потрясение, часто оказываются «заперты» в этом отрезке своего прошлого. И вечно пытаются исправить то, что уже нельзя.

– Что за бред… – возмутился было я, но Первая еще не закончила. Как только я это понял, рот захлопнулся сам собой, так что я аж язык прикусил. А внутренний бес позорно сбежал от ужаса.

– Попытки меня разозлить не помогут усыпить мою бдительность, – продолжала Посланница. Слова падали тяжело, размеренно, словно звуки похоронного марша. – Того, кто отправил сюда вас и ваших друзей, не очень заботило, погибнете вы или останетесь живы. В противном случае он бы дал вам гораздо больше информации. Мою экспедицию утвердил Посланнический совет, а вот о вашей, полагаю, в Республике даже не знают. Так кто же вас сюда послал? Какой-нибудь республиканский проныра, жаждущий пробиться наверх в той гадючьей яме, которую они называют Сенатом? Или вы сами не знаете?

В зеркале напротив я увидел, как моя рука медленно, словно во сне, сама потянулась к голове и не останавливалась, пока пальцы не легли на основание шеи. Туда, где под кожей прятался имплант. Увидел бледное, заросшее щетиной лицо, увидел спину Посланницы и свои широко раскрытые глаза. Все это многажды повторялось, уходя в бесконечный зеркальный коридор и теряясь в нем, как в невидимом прошлом.

Первая внимательно, но без интереса проследила за моим движением.

– Чем вас купили? Пообещали гражданство? Или шантажировали криминальным прошлым?

Рука у меня расслабленно опустилась вниз.

– Что вам нужно?

– Мистер Рен, мне семь сотен лет. Я видела ужасы, которые вы и вообразить не можете. И, словно щит во тьме, берегла от них людей. А чем они отплатили? Восстаниями, мятежами и убийствами. Очень горько, когда стараешься кого-то защитить, а он отвечает черной неблагодарностью. Я хочу, чтобы вы оставили свои попытки сбежать.

Я почти не мог говорить, так сдавило горло.

– Вы же не думаете, что я так просто сдамся?

– Ваши друзья вас не уважают, – прямо, безжалостно сказала она. – Любой план побега провалится, и не столько из-за нашей бдительности, сколько из-за вашего взаимного недоверия. Вселенная преподает нам всем уроки, мистер Рен, только некоторые люди живут слишком мало, чтобы их усвоить. А другие, получив урок, упираются изо всех сил, не желая запоминать. Ваши жертвы в пользу друзей совершенно напрасны. Они не заодно с вами, вы одиноки.

Я содрогнулся: вспомнил мертвую тишину в Итаке после нападения. Вспомнил, как Посланники без всякой жалости резали на улицах мирных жителей. И как республиканцы улетели накануне, бросив нас на погибель. И как Бенни даже не пришел ко мне, когда все произошло. Я только потом с ним столкнулся – чистая случайность, каприз равнодушной судьбы. Тогдашнее жуткое одиночество так никуда и не ушло и все еще тяжело билось внутри, словно эхо мрачного колокольного звона.

Это создание живет и дышит уже целых семьсот лет. Я больше не был уверен, хочет она помочь мне или навредить. И была ли хоть какая-то разница в ее понимании. Но вспомнил вдруг, как Индиго плоской стороной клинка отвернул мою голову в сторону, чтобы я не смотрел на убитую спутницу. Что это было, доброта по-посланнически?

– Я, мистер Рен, далеко не так милосердна, как Второй, – сказала Первая. – Если вы или ваши друзья снова попытаетесь сбежать, я вас всех убью.

* * *

Я почему-то страшно боялся учителя, который был у нас во втором классе. Он задался целью выучить нас математике и пытался заставить любой ценой вызубрить таблицу умножения. Лично я не видел в этом никакого смысла. У меня был свой отличный способ умножать: девять на три – значит девять плюс девять плюс девять. А складывать я уже умел.

Учителя это доводило до белого каления.

– Что ж ты будешь делать, когда мы начнем умножать большие числа? – спросил он, и его пронзительный голос наполнял класс до краев, противно ввинчиваясь в уши. – Восемьдесят один умножить на девятнадцать. А? Не будешь же ты прибавлять восемьдесят один девятнадцать раз?

– Буду, если понадобится, – ответил я.

Учитель открыл рот, и я понял, что он сейчас начнет на меня орать. Но он закрыл его и молча отошел. Лучше бы орал – эта тихая ярость пугала еще сильнее.

После уроков учитель поймал меня, отвел в сторону.

– Ты же умный мальчик и легко можешь выучить эту таблицу, – сказал он. Только сейчас я понял, что, оказывается, не помню его имени – возможно, потому что нас теперь разделяло много лет. – Я понимаю, тебе не даются абстрактные методы, но поверь, если перестанешь упрямиться и выучишь, потом это очень пригодится тебе в жизни.

– Хорошо, – сказал я и продолжил в том же духе, то есть не стал учить никакую таблицу. Тест-то все равно по ней сдал.

Потом, конечно, выучить-таки пришлось, когда начались более сложные примеры. Но сделал я это собственным способом, то есть не так, как требовал учитель: вместо того чтобы заучивать таблицу, я запомнил, как она выглядит. И каждый раз, когда требовалось быстрое решение, она послушно всплывала в памяти.