В таком тесном пространстве это на удивление легко было сделать. Хотя дом и был маленьким, всего две маленькие спальни, один маленький кабинет, одна маленькая гостиная, одна маленькая кухня и крошечная ванная, остров сам по себе был достаточно большим, чтобы потеряться на нем на несколько дней. В их второй день на острове Тамара прогуливалась по грунтовой дороге от дома до берега океана и увидела белый песчаный пляж, окутанный солнечным светом Южной Каролины. Как только ее ступни прикоснулись к песку, она поняла, что нашла пляж папочки, тот по которому он ходил и кусочек которого привозил с собой из каждой деловой поездки. Теперь пляж папы был ее пляжем, и каждый день она приходила сюда плавать, загорать и спать под большим бело-голубым полосатым зонтом, который она нашла в небольшом сарае за домом, и привязывала его на ночь к дубу, чтобы каждое утро он ждал ее после завтрака.
Леви не ходил с ней на пляж. Он оставался дома, работал по дому. Он хорошо справлялся, но она ему этого не говорила. Она общалась с ним как можно реже. Три недели она не трогала его, и он платил ей тем же. Она всегда задавалась вопросом, как маме и папе удавалось оставаться в браке, хотя они так редко разговаривали, не спали вместе и не нравились друг другу.
Что же… теперь Тамара знала, верно?
Тамара перевернулась на спину, пытаясь обсохнуть после последнего заплыва в океане. Корабли не приближались ближе, чем на пятьсот ярдов к острову, поэтому она не стеснялась принимать солнечные ванны в одних лишь бикини. Никто не увидит ее, так какая разница? И было так приятно лежать топлесс под согревающим солнцем, когда прохладная вода испарялась с ее тела. Иногда слишком хорошо. Так хорошо, что она вспоминала те вещи, которые не хотела вспоминать, например, ее одну единственную ночь с Леви.
Она ожидала, что ей понравится. Но она не ожидала, что это настолько опьянит ее воспоминаниями о той ночи, что она никогда не сможет протрезветь. Каждый раз, когда воспоминания приходили к ней, ее голова кружилась, и комната кружилась, и весь мир кружился, и ей казалось, что она может слететь с него. Когда солнце опускалось на нее своими мощными лучами, она ощущала вес Леви на своем теле. Когда вода прижималась к ее ногам, она ощущала язык Леви между ее бедер, как он целует те части, о которых она и не подозревала, что они созданы для поцелуев.
Иногда, когда она наносила солнцезащитный крем, она проводили больше времени, чем требовалось, чтобы втереть его в грудь, вспоминая о губах Леви на ее сосках, как он сосал их и массировал языком. И иногда она засыпала в тени своего зонтика и мечтала о том, как Леви снова окажется внутри нее, глубоко внутри нее, не только в ее теле, но и в крови. Когда она просыпалась, она просыпалась будто от кошмара, и тем не менее все, чего она хотела, это уснуть и снова погрузиться в этот сон.
Тамара услышала треск ветки и мгновенно села. Она схватила одежду и повернулась к звуку.
- Прости, - извинился Леви, стоя у края леса. - Не хотел тебя напугать.
- Ты не напугал, - ответила она, ее сердце бешено колотилось в груди.
Девушка хотела спросить у него, чего он хочет, но она пообещала оставить его одного. Она отстала от него, не общаясь с ним, пока он не заговорит первым, никогда не задавала вопросов, никогда не затягивала беседу и позволяла ей угаснуть.
Он пересек пляж, направляясь к ней. Она заметила, что он все еще был в ботинках. Она снова положила свою одежду рядом с собой на полотенце и легла на песок.
- Не знаю, как я отношусь к тому, что ты лежишь топлесс на пляже, - сказал он. - Не уверен, что это законно.
Она ничего не ответила.
- Думаю, никто не видит тебя, если только на корабле нет бинокля.
Скрываясь за солнечными очками, Тамара закатила глаза.
- Я сегодня ездил в город, - продолжил он. - Звонил в офис судьи Хедли.
Тамара молчала.
- Он пытается передвинуть даты заседаний, немного ускорить процесс. Кстати, он передавал тебе привет.
- Привет судье Хедли. - Неважно сколько раз она говорила себе, что судья был ее отцом, она по-прежнему не могла думать о другом мужчине в роли ее отца, кроме папы.
- Он хотел знать, как ты пожимаешь, как себя чувствуешь. Раз ты беременна и все такое.
Тамара вздохнула.
- Я сказал ему, что ты жива здорова. Что тебе тошнит каждый час. Но, учитывая какой толстой ты становишься, скорее всего, это к лучшему. А еще я сказал, что ты пукаешь. Много пукаешь. Так пукаешь, что нам приходится спать в разных домах. Он выразил мне свои соболезнования, сказал, что беременность - трудный период для женщины, и я должен быть с тобой максимально милым.
Тамара зарылась пальцами глубоко в песок и сжала их в кулак.
- Спасибо за звонок судье Хедли и проверку завещания.
- Ага, - ответил он. - Я и почту забрал. Видимо, твоя мать отправила судье Хедли письмо для нас, а его секретарь отправила его нам. Хочешь сама прочитать его или мне прочесть?
Тамара протянула руку, и Леви отдал ей конверт. Тамара открыла его и изучила. Почерк принадлежал ее маме, адресовано Леви Шелби и Тамаре Мэддокс.