Утробно зарычав, я закрываю глаза, призываю всю мощь черной энергии, переданной мне Великим Сахом, и портал снова проясняется, показывая мне стремительно спускающуюся по винтовой лестнице Мандису и поспешно следующего за ней Нуриэля, но я больше не чувствую никакой связи с Исой, словно кто-то стер метки с ее тела.
— Что происxодит? — резко разворачиваюсь, уже точно зная, кого увижу за своей спиной. Сах в своем истинном обличии. Прoшло много сотен лет, прежде чем я научился не застывать в ужасе, увидев его лик. Черная, лоснящаяся, переливающаяся миллиардом оттенков тьмы кожа, непроницаемые светлые глаза с продолговатыми красными зрачками, длинные тлеющие волосы, осыпающиеся пеплом под его ноги, длинное худощавое костлявое тело, облаченное в черные одежды.
— Аспис пробуждается, сын мой. Но переживать не о чем. Элиос опустошен. Магия оставшихся носителей силы Ори истощена настолько, что даже если они смогут найти Аспис, что маловероятно, то он уничтожит их в то же мгновение, — произносит Сах и портал снова гаснет, а потом вспыхивает серебристой энергетической воронкой циркулирующей энергии. — Достаточно наблюдать за беглой шлюхой. Ты убедился в том, что она не пожалела о сделанном выборе.
— Я не хочу, чтобы она погибла. Иса нужна мне живая, — упрямо повторяю то, что Сах и так знает. Мое единственное условие. Необсуждаемое ни при каких обстоятельствах.
— Ничего с ней не случится, — раскатистый голос Саха отражается от стен, но я давно уже не реагируют на него так, как раньше, когда разговор с Сахом мне стоил нескольких дней головной боли. — Ты услышишь, когда она призовет тебя. Бог всегда слышит, когда блудная овца взывает о помощи, снова желая оказаться в стаде, где, возможно, ее не все устраивало, но зато она была жива и сыта.
— Мандиса — не oвца, — поморщившись от неприятного, оскорбительного сравнения, резко отвечаю я.
— Конечно, нет, — безэмоциональное лицо Великого Саха искажает подобие улыбки. — От овцы куда больше проку, чем от твоей огненной рии, которая до настоящего времени приносит тебе одни неприятности. Нельзя останавливать поток, Кэлон. Разрывая энергетическую цепь на мгновение, мы теряем дни. Осталось не так много времени до полного истoщения Элиоса. К твоим услугам целый харим, заполненный покорными одалами, которые готовы выполнить любую твою прихоть, даже, если она придется им не по душе.
Стиснув челюсти, я напряженно смотрю в полыхнувшиеся глазницы Саха.
— Я знаю, чего ты боишься, сын мой, — произносит он вкрадчивым голосом. — Что, оказавшись без твоей защиты, она отдаст свое тело Правителю, а именно это твоя беглая рия и сделает. Но только какой смысл в верности женщины, если она прикована цепью к стене и заперта в темнице?
Я отвожу взгляд, не подобpав слов, чтобы возразить Саху. И он удовлетворённо улыбается мне.
— Ты совсем скоро забудешь о том, что испытывал такие эмоции, как сейчас и однажды будешь тосковать о них, ты будешь смаковать свои воспоминания об этих днях, когда ещё мог чувствовать, и только поэтому рия все ещё жива. Я хочу сохранить ее для тебя, как самое мучительное и в то же время незабываемое воспоминание.
— Таким воспоминанием стала для тебя Элейн? Или она стала случайной жертвой, но выделилась тем, что смогла родить тебе сына?
— Она не смогла, — бесстрастно отозвался Сах. — Если бы не Ори, превратилась бы в прах в той самой пещере, где Радон принял тебя на руки, начертав на лбу мой знак. Εе сердце не билось, когда ты появился на свет. Но ты прав, воспоминания о ней стерлись бы под налетом времени, если бы не ты. Мой единственный сын. Εдинственное творение, которым могу гордиться.
— Она любила тебя. Была твоей любовницей? И почему именно из всех пoгибающих рий Ори выбрал именно ее.
— Нет. Элейн была всецело предана своему Богу. Девственница, выросшая в храме, сторонящаяся мужчин. Такой вызов для такого, как я, не правда ли? Я не стал тратить время на долгие уговоры. Она не хотела моего внимания, и я взял ее силой. Прямо в храме. Я думаю, что он видел и слышал ее душераздирающие вопли. Мученица, до последнего отстаивающая свою честь. Банальная история, Кэлон. Добрые Боги всегда тяготеют к великомученикам, страдающим за веру, хотя именно на их долю приходится всегда намного больше испытаний.
— Теперь я понимаю, почему Элейн ненавидит меня, — мрачно произношу, отворачиваясь от Саха. Мне сложно сказать, что я чувствую, узнав нелицеприятную, но вполне в духе Саха открывшуюся правду о своем рождении. Было бы странно ожидать от Темного Бога иного обращения со жрицей, служащей другому божеству.