По пути домой я позвонил Бишопу и Уайту по видеосвязи. Два факта были мне известны: во-первых, они не посмеют отклонить вызов, зная, что у меня на них полным-полно компромата. Во-вторых, они не хотели бы, чтобы я что-то слил по телефону по той же причине. Проблема заключалась в том, что меня задолбали продажные уроды, которые добивались своих целей. Тем более, если между делом страдали невинные люди.
Тем более, если одной из них была женщина с моим кольцом на пальце.
– Слышал, ты нанес визит нашему другу. – Судя по звукам тележек и жизнерадостному смеху на заднем фоне, Бишоп играл в гольф. Уайт молчал.
– Как дела, Бишоп? – спросил я, устраиваясь поудобнее на заднем сиденье, пока Смити петлял по оживленным чикагским улицам. Я не обратил внимания на замечание Престона о моем визите к Артуру, потому что, насколько помню, меня там не было. Я вытащил из кармана одну из зажигалок Франчески и принялся рассеянно ею щелкать. Черт меня дернул взять ее с собой, когда сегодня утром выходил из ее комнаты.
– В порядке. Ты интересуешься по какой-то конкретной причине? – проскрежетал Престон с заметным раздражением. Уайт вымученно вздохнул в ожидании моего ответа. Хреново, когда единственный человек, который имеет преимущество в разговоре, неопытный политик с мстительным характером.
– Просто хотел узнать, как ты готовишься к выборам в следующем году.
Я выглянул в окно. Намного приятнее сидеть в машине с Немезидой. Не потому, что мы вели оживленные беседы – это довольно редкое явление, – а потому, что она всегда улыбалась Чикаго. Словно для нее этот город был особенно прекрасным, чарующим и бойким. Она умела находить хорошее в мелочах.
– Я совершенно уверен, что добьюсь небывалых высот. Во всяком случае, если верить рейтингам.
Бишоп цокнул языком, и я услышал, как он ставит клюшки для гольфа в тележку. Неудивительно, что Росси с ним работает. В словаре этого херова гедониста нет термина «работа».
– Достаточно нескольких плохих пресс-релизов, чтобы подпортить тебе успех, – съязвил я, переходя к сути. В конце концов, это вряд ли был дружеский звонок.
– Ты на что намекаешь? – рявкнул Уайт, и я представил, как вылетает из его рта слюна.
Господи, какое же он чудовище. Его я ненавидел сильнее, потому что он был продажным копом. С нечистым на руку политиком я мог справиться. Все политики продажны, но некоторые остаются хорошими людьми. А вот продажный коп – это кусок дерьма. И точка. Уайт представлял чикагское управление полиции, в котором раньше служил мой почивший брат. Даже вообразить не смею, что бы чувствовал Ромео, зная, что нынче Уайт – офицер и начальник оперативного управления.
– Намекаю, что ты еще не выполнил обещания по уплате моего долга. Вчера люди Бандини устроили гонку за моей женой.
– Как она? – без малейшего интереса спросил Бишоп.
– Избавь меня от любезностей. Жизнь слишком коротка. Не стоит притворяться, что нам не плевать друг на друга.
– Во-первых, ни при каких обстоятельствах не угрожай моей кампании. Во-вторых, дай четкие указания, и я передам их тому, от кого тебе нужна помощь, – предложил Бишоп.
– Не тебе говорить про обстоятельства, – отрезал я, когда машина въехала через ворота моего особняка.
Сегодня я сделал то, что не позволял себе за всю карьеру с тех пор, как закончил колледж. Взял выходной. Хотел убедиться, что Франческа хорошо себя чувствует и ей не нужно в больницу. Смити открыл мне дверь, и я вышел из машины.
– В данную минуту, чтобы унять мой растущий гнев на твоего клиента, – подчеркнул я последнее слово, – я был бы признателен, если бы ты велел ему держаться подальше от моей жены вместе с его компаньонами. Это будет выгодно всем, и тебе в том числе.
– Ладно, – гаркнул Уайт.
Бишоп все так же молчал.
– Ты тоже, Тайгер Вудс.
– Я тебя слышал, – рявкнул он. – Китон, ты еще долго будешь нам угрожать? Потому что у тебя везде начинают появляться враги. Сначала тот, кого ты знаешь, и его шайка, теперь мы. Друзья-то у тебя вообще есть? – поинтересовался Бишоп.
– Друзья мне не нужны, – сказал я. – У меня есть кое-что посильнее. Правда.
Я нашел жену в ее овощном садике, где она курила тонкую сигарету и ухаживала за своими растениями. На ней была длинная голубая юбка и белая блузка. Ее решение следовать правилам родителей даже после того, как они полностью от нее отреклись, представлялось мне убедительным и волевым.
При первой встрече я решил, что она их марионетка. Блестящая красивая игрушка от Артура Росси, которую я скоро сломаю. Но чем больше я ее узнавал, тем отчетливее осознавал свою ошибку. Франческа застенчивая, простая, стойкая, невинная и хорошо воспитана. В ночь маскарада я поднял ее на смех за то, что она успешно стала ровно такой, какой ее желали видеть родители. Но не понимал тогда, что быть порядочной воспитанной девушкой гораздо опаснее, чем быть очередной дерзкой, строптивой девчонкой, которая носит короткие юбки и трахается со всем, что движется. Я глумился над ней, называя жалкой, а после узнал, что моя жена сострадательная и доброжелательная женщина.