— Ну, это нечто, что находится в воде, но развивается в грязи.
— Радиоактивность?
— Вы шутите! Минеральные воды обладают очень слабой радиоактивностью. Тут просто не о чем говорить.
— Тепло?
— Нет, чистая вода с температурой сорок градусов никакого влияния на боли не оказывает.
— Химический состав минеральных вод? Раз они стекают с Доломитовых Альп, то, значит, воды и грязи богаты кальцием, который обменивается на азот при соприкосновении с кожей.
— Тоже нет! Эта гипотеза все еще в моде, но проведены опыты с искусственной минерализованной водой, подогретой до сорока градусов. Результаты отрицательные.
— Значит, ни тепло, ни радиоактивность, ни химический состав. Но больше ничего не остается… Неужели в этих ваших водах и грязях есть еще что-то живое? При восьмидесяти?
— Да, даже при девяноста. Мы выделили архебактерию. Ту самую, которая обитает в экстремальных условиях, вокруг действующих глубоководных вулканов — «черных курильщиков» и в гейзерах Йеллоустона.
— Чем же питаются эта ваша архебактерия?
— Еще неизвестно. Может, серой, хотя ее там маловато.
— Но ведь в морской среде архебактерий сосуществуют с гигантскими червями!
— И здесь тоже. Пойдемте, глянем.
Перуккио увлек меня в последний зал. Здесь находилось нечто в стеклянных цилиндрах.
— Взгляните-ка на этот сосуд — узнаёте?
— Это дождевой червь.
— Вы, конечно, знаете, какую роль играют дождевые черви в образовании грязи, по крайней мере, некоторых грязей?
— Да, я читал книгу Дарвина.
— Изредка удается найти в сорокоградусной грязи, которая окружает более горячую, с температурой восемьдесят градусов грязь, громадных белых червей, таких, как этот.
И он мне показал действительно огромного белого червя длиной тридцать сантиметров и диаметром два сантиметра.
— Это что, новые виды?
— Да, архебактерия Archaebacteriae desulfurococcus eugenee и червь Lombricus gigantus eugenee — главные открытия. Мои открытия!
— А где вы все это опубликовали?
— Мое письмо в Academia dei Lincei[66]
было отвергнуто. Мои коллеги слишком завистливы. Я, видите ли, не определил последовательности генома моей архебактерии.— А как же червь?
— Я еще должен, оказывается, доказать, что он может выжить в грязи с температурой 40 градусов. Но я все равно опубликовал свои результаты в местном научном журнале в Падуе.
— Так вы считаете, что от этих архебактерий зависит лечебный эффект грязей?
— Именно. Ведь помимо архебактерий и большого червя в растительной грязи находится бесконечное множество живых организмов. Это микроскопические животные или растения, живущие в травяной грязи, образуют разные вещества (так называемые «факторы»), которые проникают через кожу. Особенно при 35–40 градусах, температуре грязевых ванн, фанги, когда подкожные сосуды расширены.
— Какие факторы?
— Не знаю. Я ведь работаю в одиночку, и я не биохимик. А заинтересовать этим университетских коллег совершенно невозможно. Им это кажется чем-то несерьезным. Вы ведь знаете, что я больше в университете не работаю…
Я вызвал Перуккио на откровенность. Какие же такие факторы, содержащиеся в лечебной грязи, могли повлиять на мой мозг? Еще какой-нибудь из этих эндорфинов, которые вызывают у меня ощущение дежа вю? А почему бы и нет? Это, пожалуй, наиболее вероятная гипотеза. Но почему только в этот раз, а не во время предыдущих лечений?
И почему только я один этим страдаю среди множества всех этих курортников? Я оставался в раздумьях.
Мы спустились. Я не осмеливался спросить Перуккио о его гонораре.
Внезапно у меня возникла мысль предложить ему камчатские грязи. Ведь их у него не было. Конечно, можно было бы попросить этого чертового Сергея — в качестве частичного возмещения за скорее всего украденные им диск компьютера и, возможно, вещество GB169. А если Сергей не сможет, то мой московский друг М., который часто бывает на Камчатке, с удовольствием окажет мне эту услугу.
— А знаете, дорогой коллега, — сказал Перуккио, провожая меня до двери, — эта ваша рассеянность, психический автоматизм… ведь все это может быть связано с нарушением сновидений. Хоть вы и великий специалист по снам, но ведь известно, что врач сам себя не лечит. Вам стоит сходить на консультацию к доктору Глории Земински. Она сексоонейролог, или онейросексолог, уж не знаю. Я слышал ее доклад на одной конференции два-три месяца назад. Она производит впечатление серьезного исследователя. Сходите-ка к ней на консультацию.
— Почему бы и нет?
— Она живет недалеко отсюда, на виа Санта-Лючия. Я ей сейчас позвоню и узнаю, сможет ли она вас сегодня принять. Ваше имя ей наверняка известно.
«Онейрологи всех стран, соединяйтесь!» — посмеялся я про себя.
Он скоро вернулся.
— Вам везет. Она сможет вас принять через два часа. Можете пройтись пешком. По дороге выпейте капучино в кафе Педрокки.