О предстоящем нахождении клада говорили как о событии, которое произойдет пусть через неопределенное время, но произойдет безусловно. Даже люди, которые не бросали своей ежедневной работы, не выпускали из рук кирки или лопаты и с тревогой и надеждой просматривали каждый комочек, каждое зернышко разработанной ими земли, расспрашивали каждого встречного и поперечного, что слышно о «большом деле». Это мудрецы, но их, конечно, мало. Другие забросили все. К чему рыться, подобно кротам, в обожженных солнцем ямах, наполненных удушливой пылью, поминутно грозящих обвалом? Вот-вот придет богатство! Разве не лучше петь, пить и драться в ожидании этой счастливой минуты? Кабатчик оказывал кредит. Будущие блага учитываются. Еще немного — и шансы будут продаваться, как биржевые ценности. Досужие статистики — их везде хватает — вычисляли, сколько может прийтись на долю каждого участника дела. Цифры получались фантастические. Они сводили с ума людей, у которых мозги и без того были расшатаны алкоголем. Никто не думал о том, как будет производиться дележ и кто будет его производить. Вероятно, в ход будут пущены ножи и револьверы. Не обойдется без жертв, но это никого не трогает. Доля погибших пойдет в дележку.
А ищут плохо. Как будто клад должен отыскаться сам собой. Короче, нездоровый ветер носится над прииском.
Никто не знает, кто первым пустил этот тревожный слух. Достаточно было каких-нибудь нескольких часов, чтобы он всех взбудоражил. Однако есть основания предполагать, что слишком много болтали пьяные буры и как раз во время событий, которые последовали за необычным поединком между Жозефом и американцем.
Но если верно, что у буров оказались слишком длинные языки, то им пришлось прежде всего горько пожалеть о своем пристрастии к вину, потому что, разбудив людскую жадность, они уже не смогли исправить свою ошибку никакими отговорками. Тут же, не сходя с места, все решили отправиться на розыски клада целой экспедицией, и во главе были поставлены Корнелис и Питер. Отказаться было невозможно: буров так запугали, что им поневоле пришлось принять эту честь, которая была в равной мере опасной и бессмысленной. Как, в самом деле, спорить с людьми, у которых вся способность мыслить и рассуждать сводится к петле или револьверу?!
Будучи, таким образом, вынужденными подчиниться, оба братца делали вид, что в самом деле намерены оставаться верными своим непрошеным компаньонам. Они поставили на ноги весь сброд, всех, кому случайности опасной экспедиции более по душе, чем упорный труд на прииске. Все поклялись друг другу во взаимной верности, шумно попраздновали и отправились. Разумеется, буры только о том и помышляли, как бы поскорей отделаться от своих назойливых сотоварищей.
Спустя двенадцать часов после отъезда с прииска они встретили Клааса. Тот пригнал своих истощенных быков к месту встречи, которое ему указал Кайман.
Мы уже рассказали выше, чем закончилось первое свидание трех братцев и как Клаас и слышать не пожелал о каком-либо соглашении. Читатель помнит также, какие дьявольские меры принял Клаас, чтобы оградить себя от возможного нападения, которое могло сразу развеять все его самые заветные мечты.
Но одновременно он, помимо своей воли, открыл братьям возможность расстаться с их жадными компаньонами Благодаря неожиданному случаю бурам в руки попала карта, составленная мистером Смитсоном, и они сбежали всего за несколько часов до того, как Клаас отравил воду в ручье. Конечно, обманутые ими люди с яростью пустились бы в погоню, если бы их не поразила слепота. Несчастные, вероятно, погибли бы, если бы не Зуга и бушмен.
Корнелис и Питер ушли вместе с его преподобием, и тот находил дорогу благодаря карте.
Все трое отошли уже довольно далеко, а буры клялись, что не скоро еще вернутся в цивилизованные места, где кабатчики торгуют такими снадобьями, против которых нет сил устоять, и где нескромные уши подхватывают каждое слово, вылетевшее из уст вместе с винными парами.
Не сидел сложа руки и мастер Виль. Он провел несколько дней на прииске, но, оставался совершенно в стороне от описанной выше экспедиции. Ему не было никакого дела до всех алмазов мира. Его интересовали только виновники убийства в Нельсонс-Фонтейне. Мастер Виль страстно любил то, что называл своим искусством, и был человеком в известном смысле бескорыстным. Но его ослепляло честолюбие, и ему не хватало чутья, которое для сыщика является природным даром и нигде не приобретается.
Сыск представляет собой искусство, целиком построенное на чутье, которому трудно дать точное определение. Этому искусству вряд ли можно научиться по одним только книгам, и требует оно столько же такта, сколько ума.