Похитители грёз

Хелен машинально чертила на настольной бумаге двухдюймовым карандашом.

— Очевидно, нет. У некоторых людей бывает только один эпизод. У некоторых они случаются все время, типа мигрени.

— И это связано со стрессом? — вмешался Ричард Гэнси II. Хотя он и не знал Адама хорошо, его беспокойство было глубоким и подлинным. Адам был другом его сына, так что он обладал ценностью. — Дик, ты знаешь, что могло вызвать стресс?

Было ясно, что эту проблему все Гэнси желали решить до того, как Гэнси вернется с Адамом в Генриетту.

— Он только что съехал из дома родителей, — сказал Гэнси. Он уже начал говорить «трейлер», но ему не нравилось думать, что его собственные родители себе вообразят. Он задумался на мгновение и добавил: — Его отец избивал его.

— Господи Боже мой, — заметил его отец. И потом: — Почему таким людям позволяют размножаться?

Гэнси только смотрел на отца. Долгую минуту никто ничего не говорил.

— Ричард, — сделала выговор его мать.

— Где он живет сейчас? — спросил его отец. — С тобой?

Он не мог знать, насколько и почему этот вопрос причинял такую резкую боль. Гэнси покачал головой.

— Я пытался. Он остановился в комнате, принадлежащей Святой Агнесс… местной церкви.

— Это законно? У него есть машина?

— Ему будет восемнадцать через несколько месяцев. И нет.

— Было бы лучше, если бы он пожил с тобой, — высказал мнение Ричард Гэнси II.

— Он не станет. Просто не станет. Адам все должен делать сам. Он не возьмет ничего, что выглядит как подачка. Он сам оплачивает школу. Работает на трех работах.

На лицах остальных Гэнси было написано одобрение. Семье, которая в целом наслаждалась шармом и смелостью, мысль об Адаме Перрише, человеке, добивающемся успеха самостоятельно, чрезвычайно понравилась.

— Но у него должна быть машина, — сказала миссис Гэнси. — Это бы точно помогло. Разве мы не можем дать ему что-то, чтобы помочь получить автомобиль?

— Он не возьмет.

— О, конечно, если мы скажем…

— Он не возьмет. Я вас уверяю, он ничего не возьмет.

Они размышляли долгие минуты, в течение которых Хелен выводила свое имя большими буквами, его отец листал Краткую Энциклопедию Мировой Керамики, его мать тайно искала краткосрочную полную амнезию на свое телефоне, а Гэнси рассматривал идею просто бросить все, что у него было в пригороде, и умчаться отсюда так быстро, как только можно. Очень тихий, очень эгоистичный голосок внутри нашептывал: «Что если ты оставишь его здесь? Что если ты заставишь его искать самому дорогу назад? Что если ему придется позвонить тебе и извиниться, хотя бы раз?»

Наконец, Хелен произнесла:

— Что если я дам ему мою старую машину из колледжа? Ту дрянную, которую я собираюсь подарить благотворительному обществу поломанных автомобилей, если он ее не захочет. Он бы спас меня от проблемы организовывать буксир!

Гэнси нахмурился.

— Какую дрянную машину?

— Очевидно, ту, которую купила бы, — ответила Хелен, рисуя пятидесяти восьми футовую яхту на настольной бумаге. — И сказала бы, что она была моя.

Старшим Гэнси очень пришлась по душе эта идея. Миссис Гэнси уже была на телефоне. Коллективное настроение поднималось с организацией этого плана. Гэнси чувствовал, что нужно гораздо больше, чем автомобиль, чтобы облегчить стресс Адама, но правда была в том, что ему нужна была машина. И если Адам действительно купится на историю Хелен, это ни черта бы его не ранило.

Гэнси не мог избавиться от образа Адама на краю автомагистрали, шагающего, шагающего, шагающего. Осознающего, что он забыл, что делал, но не способного остановиться. Неспособного вспомнить номер Гэнси, даже когда люди притормозили, чтобы помочь.

«Я не нуждаюсь в твоей мудрости, Гэнси».

Так что не было ничего, что он мог бы с этим поделать.

Глава 43

— Ладно, принцесса, — сказал Кавински, демонстрируя упаковку банок пива Ронану. — Покажи мне, что ты можешь.

Они вернулись на поляну рядом с ярмаркой. Здесь было все подернуто дымкой, мерцающе и заторможенно от жары. Место для усиленной математики грез. Одна сотня белых Митсубиши. Два десятка фальшивых водительских прав. Их двое.

Один день.

Два? Три?

Время не имело значения. Дни были не важны. Они отмечали сны. Первый был просто ручкой. Ронан проснулся в морозном кондиционированном воздухе пассажирского сидения, его пальцы неподвижно накрывали тонкую пластиковую ручку, балансирующую на его грудной клетке. Как и всегда, он парил над собой, парализованный, не участвуя в собственной жизни. Динамик выстукивал что-то, звучавшее добродушно, энергично и по-болгарски. Кусающиеся мухи с надеждой цеплялись снаружи за лобовое стекло. На Кавински были его белые солнцезащитные очки, потому что он бодрствовал.

— Ух ты, чувак, это… ручка. — Забрав ручку из-под невозражающих пальцев Ронана, Кавински испытал ее на приборной панели. Было что-то ошеломляющее в его полном пренебрежении своей собственностью. — Что за дерьмо, чувак? Выглядит как Декларация Независимости.